– Спёр он их у своих же, – вставил участковый. – Глистин с детства пройдохой был. Везде поспевал, сумочки подрезать наловчился так, что ему братва завидовала.

– Ты прав, ждать Михаила Александровича во вред делу, – наконец согласился Жогин. – Как следователь, ведущий дело, беру всю ответственность на себя. Но операция сложная. У Гусевой уже могут оказаться подъехавшие бандиты. В то же время большой группой оперативников мы не располагаем. Начнём собирать, потеряем время.

– Я пригожусь, – сбросил с плеча руку Сизова, вскочил на ноги Пастухов.

– Нельзя! Вы – человек гражданский, – грозно оборвал его Сизов. – К тому же можете оказаться заинтересованным в этом деле человеком.

– В чём заинтересованным? – взвился тот в гневе. – Что сына моего на тот свет отправили?

– Вооружать вас нельзя, а случится может непредвиденное.

– Я всю войну прошёл. Был ранен несколько раз, фашистов давить приходилось и голыми руками. К тому же у меня есть кнут

– Ну, кнут, это, конечно… – хмыкнул Сизов.

– Остерегись! – внезапно крикнул Пастухов и, выхватив кнут из-за сапога, изловчился щёлкнуть так искусно, что, не задев графина, сшиб со стола стакан, который вдребезги разлетелся по полу.

– Да я тебе за такие штучки пятнадцать суток! – отскочил от цыгана Сизов.

– Кнутом действительно вы владеете мастерски, но уберите его до поры до времени. – Жогин перевёл взгляд с Пастухова на раскрасневшегося Сизова. – Я вот о чём подумал, Тихон Семёнович…

– Если вы про цыгана, я его за версту видеть не желаю.

– Послушайте меня. Если мы повалимся толпой или кто-то из нас заявится один, но в форме, в доме Гусевой поднимется переполох или откроют стрельбу. Сколько их там может быть?

– С Веркой не более трех-четырёх человек.

– Все нужны нам живыми.

– Догадываюсь, что вы предлагаете… – буркнул Сизов.

– Вот именно. Пастухов изобразит загулявшего пьяницу, подымет шум. К Гусевой ведь заглядывают за выпивкой домой, если магазин не работает.

– Допустим.

– Откроют дверь, ничего не подозревая, тут мы их без единого выстрела и повяжем.

– Заманчиво…

– Опасность сопротивления мизерная. Затем Пастухова прячем за спинами, ну а нам не привыкать. И никаких нарушений служебных инструкций.

– Кому это нам?

– Вам, Казимиру Фёдоровичу и мне.

– А подполковник Щергунцов? Его следует поставить в известность.

– Он сам заперся на ключ в кабинете. Да и ночь к утру движется. Жаль булгачить. Предупредим дежурного на случай, если подъедет Лудонин с оперативниками, чтоб знали, где нас искать. Принимая такое решение, я руководствуюсь одним: нельзя упустить Гусеву.

– А если она дома одна?

– Тем лучше. Произведём обыск с целью отыскания похищенных ценностей.

Тусклый свет местами уцелевших лампочек под жестяными проржавевшими колпаками на покосившихся столбах почти не отбрасывали тени пробиравшейся вдоль жалких заборов молчаливой цепочки людей. Изредка, нарушая тишину, чертыхался и бормотал себе под нос спотыкавшийся на рытвинах, или западая в канавы, незадачливый проводник – участковый Гордус. Тут же ему откликались злым брёхом дремавшие во дворах собаки, но удалялись осторожные шаги, и вновь летняя духота завладевала миром; не колыхалось чёрное покрывало ночи, плотно укутавшее городок, и тогда оживали и накатывали на Жогина забытые, как казалось ему, тревожные волнения, давящие душу, навязчивые мысли о непредвиденной глупой случайности мутили сознание. Страхом это не назвать, Жогин давно избавился от страха, научась его гасить в самом зародыше. Неизвестность возможного – вот что рождало тревогу. «Как перед боем когда-то в войну… – поёживался он. – Ошарашит вдруг внезапная канонада, засвистят посланцы смерти, выбирая женихов, и звереешь, не помня себя, бросаешься вперёд, разрывая глотку собственным криком… И здесь вроде тоже. За тем вон забором, может, поджидает коварный враг. Знать не знаешь, а обрез бандитский изрыгнёт предательский заряд и, ахнуть не успев, обнимешь враз горячую матушку-землю…»

Мрачные его мысли нарушил Сизов, затеяв полушёпотом пустяшную перебранку с участковым. Видно, по той же самой причине – отгонял от себя подобного рода нервную тягомотину:

– Цел ещё, Фёдорыч?

– Не дождутся.

– Далеко ль разбойнички?

– Не сомневайся – не проскочим.

– Спугнёшь ты их своими матюгами.

– Таких не пронять…

Порой участковый, приостанавливаясь, к чему-то прислушивался, но успокоясь, бурчал недовольно:

– Вот эти самые условия и причины… Корни преступности нашей – глушь, темень и бездорожье. А кто слушал меня на собраниях?.. Замполит носом тыкал, мол, гнилая твоя философия, Казимир Фёдорович, вредная. Ворьё ловить надо уметь – и дело в шляпе.

– Чего ты там, Фёдорыч? – Сизов легонько подталкивал участкового. – К утру не доберёмся.

– Может, я не понимаю, Тихон Семёнович, – оборачивался тот. – Может, специально не спешат с этим самым…

– С чем?

– С улучшением этих самых…

– Социальных условий?

– А я, старый дурак, в ум не возьму. В темноте да среди канав ворью привычней прятаться. В Нахаловке, к примеру, или на барахолках в людской толчее. Места эти освоены вдоль и поперёк, значит, и ловить их там проще. А построят небоскрёбы?.. Они же в щели забьются, как тараканы. Их оттуда не выкурить, а?

– Договоришься ты, Фёдорыч, – подковыривал Сизов, гася усмешку. – Пришьют тебе политику.

– Ты, что ли, донесёшь?

– Найдутся…

Сплюнув, участковый шагал вперёд, но скоро замирал снова, тревожно вглядывался в темноту, пока вдруг ни остановился надолго.

– Чего ты там узрел? – забеспокоился Сизов. – Проскочили?

– Кажись, нет.

– Это как же понимать?

– Изменилось здесь с тех пор, когда прижимать начал я Верку со строительством дома… Проведывал её последний раз уж не помню когда. Днём тогда было, а в такой темноте немудрено и проглядеть.

– Вот и понадейся на братьев меньших. – Сизов снял предохранитель с пистолета. – Случаем, не запамятовал, кто нас здесь встретить может?

– Оружие – в крайнем случае! И первыми не применять! – словно из-под земли вырос Жогин. – Убери, пока нужды нет.

К Жогину и остальным притиснулся бочком Пастухов.

– Верка всё старьё снесла: и забор, и дом. На чистом месте решила строиться, – растолковывал участковый. – Видите, площадку очистила да булыжником её замостила.

– По-барски, – оценил Сизов. – Чую, под твоим неусыпным надзором, Фёдорыч, она творила отсебятину.