Павел вертелся, то потел, то дрожал от холода. Его глодала обида, какой-то всепожирающий стыд. Люди вокруг него гибли постоянно, массово и поодиночке. Этот процесс продолжался уже четвертый год и никак не останавливался.

Офицеры в его опергруппе были из нового пополнения. Он работал с ними всего три месяца, и вот Булыгина уже нет. Срок службы оперативника СМЕРШ до обидного мал. Неопытным и безрассудным дается неделя, осторожным и благоразумным — месяца три-четыре. Если повезет, то полгода.

Тех, кто начинал с ним в сорок первом, уже и в помине нет. Их косточки давно высохли. Причем похоронены были далеко не все.

Павел два года служил в разведывательно-диверсионной группе при штабе армии. Это был отряд специального назначения, способный выполнять любые задачи в самых сложных условиях. Добыча языка, разведданных, подрыв моста, железнодорожного узла, переправка за линию фронта или обратно важной персоны.

Срывов не было, но люди уходили, гибли геройской смертью. Некоторым повезло, они всего лишь стали калеками.

Никольский отделался легкой контузией и ранением навылет в плечо. Эта рана зажила как на собаке.

В сорок третьем было сформировано Главное управление контрразведки СМЕРШ. Туда уходили служить не только особисты, как правило малосведущие в поисках реального врага, но и ценные кадры из разведки, следственных органов, оперативных отделов милиции.

За полтора года Павел возглавлял три группы по поимке агентов абвера в ближнем тылу советских войск. Его люди часто уходили в те края, откуда не возвращаются.

Лейтенанта Савельева расстреляли подло, в спину. Капитан Кулешов утонул в болоте, куда успешно заманил группу вражеских диверсантов. Старшего лейтенанта Симоненко зарезали на явочной квартире, где он пытался выдать себя за служащего вспомогательной полиции.

Молодой лейтенант Пятницкий пожертвовал собой. Группа преследовала диверсантов, угнавших грузовик и имевших реальные шансы уйти. Лейтенант перекрыл им дорогу, на полной скорости врезался в кабину на мотоцикле. Сам погиб, мотоцикл всмятку, кабина грузовика тоже. Но эти секунды и решили исход дела. Диверсанты были уничтожены.

Тех, кто струсил, устал, писал рапорты о переводе на другое место, было мало. Люди служили верой и правдой и уходили достойно.

Только он оставался жив и здоров. Порой ему становилось очень стыдно за это.

Ночь в тюремном подвале лагеря смерти тянулась, как резиновая. Стонали души убиенных, тяжелая аура висела в сыром пространстве. Время остановилось. Его могли расстрелять уже на рассвете.

Советская власть в военное время не заморачивалась судебно-процессуальными нормами. Признание вины не играло роли. Если кто-то наверху решит, что это целесообразно, то так и будет. Пора уже, майор. Слишком долго за тобой ходит смерть и никак не настигнет.

Перед глазами Павла опять возник образ отца. В последнее время такое случалось довольно часто.

Мать он практически не помнил. Она скончалась в двадцать третьем, когда ему исполнилось одиннадцать. Так, смутный силуэт улыбчивой женщины, вызывавший легкую грусть.

А образ отца оставался выпуклым и ярким. Это был крупный усатый мужчина, иронично усмехающийся.

Октябрьскую революцию Павел помнил плохо, хотя жили они в ее колыбели, в бараке, расположенном на Васильевском острове. По улице кто-то бегал, кричал, носились диковинные автомобили с людьми, перепоясанными пулеметными лентами.

Но парень взрослел не по годам, вскоре начал что-то соображать, понял, что эта история преподносилась очень странно. Фильм «Ленин в Октябре» Михаила Ромма, конечно, гениален. Он посвящен событиям, которых не было! В нем показано, как вся страна доверчиво тянулась к большевикам, которые с грохотом брали Зимний, катались на воротах перед Дворцовой площадью.

Отец рассказывал сыну, как все было на самом деле. Безвластие висело в воздухе. Ленин сидел то в Разливе, то в Финляндии, кстати, вместе с Зиновьевым, который оказался ревизионистом и троцкистом. Кто готовил восстание — непонятно. Похоже, Троцкий, который также впоследствии оказался ревизионистом и… троцкистом. Странно, не правда ли?

«Аврора» стреляла не холостым. Снаряд, выпущенный из ее бакового орудия, угодил в солдатский госпиталь, под который была отведена часть Зимнего дворца. Группа Антонова-Овсеенко, посланная руководством произвести арест Временного правительства, стерла все ноги, блуждая по бесчисленным переходам Зимнего. Юнкера куда-то попрятались, женский батальон смерти Марии Бочкаревой убыл в баню. Спросить дорогу было не у кого. Насилу нашли.

«Которые тут временные? Слазь! Кончилось ваше время!» — написал потом об этом Владимир Маяковский.

Отец никогда не говорил, что дезертировал из армии. Но факт. Он примчался на Васильевский остров в шинели с погонами фельдфебеля, красным бантом и винтовкой, был довольный, чему-то радовался, всей душой и сердцем принял затею большевиков.

Красная армия, командирский чин, дальние переезды. Сперва на Урал, где большевики схлестнулись с Колчаком, потом Сибирь, Забайкалье, военные действия против барона Унгерна, собравшегося реставрировать империю Чингисхана от Каспия до дальнего Востока.

Павел запомнил жизнь в военном городке, который периодически обстреливали то буряты, то монголы, то белые казаки. Бесчисленные кавалерийские стычки с этим странным буддийско-бандитским войском. Барон Унгерн удрал в Монголию, где его арестовали свои же сподвижники. Партизанам Петра Ефимовича Щетинкина осталось лишь перебить этих благодетелей и отправить затосковавшего в Сибирский ревтрибунал.

Одним из тех людей, которые конвоировали Унгерна, был Виктор Андреевич Никольский. Позднее отец признавался, что его отношение к этому человеку было весьма неоднозначным. Конечно, он ненавидел этого бандита, классового врага, эксплуататора угнетенных трудящихся масс. Но вместе с тем уважал и даже побаивался. Причины этого Павел в те годы понять не мог. Слишком уж причудливыми были мировоззрение барона и дело, за которое он бился до самого конца.

Отчего умерла его мама? Не было причин, вроде простыла, билась в горячечном бреду, угасла за сорок восемь часов. Отец был бледен как смерть, замкнулся.

Люди поговаривали, что это дело рук бурятских шаманов, на которых опирался Унгерн. Они наказали товарища Никольского, и это еще цветочки.

Несколько лет после Гражданской войны они с отцом прожили в Забайкалье. Советская власть огнем и мечом строила там мирную справедливую жизнь через голод, страх, каторжный труд. Местные угнетенные массы при проклятом царизме неплохо себя чувствовали и практически не работали.

Когда большевики скинули с людей оковы многовекового рабства, трудиться стали все. Пахали как проклятые, по шестнадцать часов в сутки, за пайку хлеба, и хорошо, если на свободе.

Павлу казалось, что отец не старел, оставался все тем же, большим и усатым. А седина у него была всегда. Новосибирск, Саратов, Москва, снова Ленинград. Углы в казармах сменялись комнатами в общежитиях, те — приличными городскими квартирами с диковинными радиоточками, розетками и даже небольшим холодильным агрегатом американского производства, который отец добыл по знакомству. К ним тогда тянулись все соседи по лестничной клетке, просили на время пристроить продукты.