В тридцать седьмом прославленный герой Гражданской войны комдив Никольский был арестован. Ни один сосед не пришел, все попрятались, будто вымерли.

Павел тогда как раз оканчивал военное училище. Он тоже ждал ареста, но обошлось.

Отца расстреляли, но в тридцать девятом, когда на смену Ежову пришел Берия, посмертно реабилитировали, сняли вздорные обвинения в заговоре против руководства Ленинградского обкома ВКП(б).

К сороковому году молодой капитан Павел Никольский был чист, имел незапятнанную биографию и даже право на некие льготы.

Семейная жизнь с молодой женой оборвалась на четвертом месяце, когда последовало назначение на остров Сахалин, под нос к обнаглевшим японцам.

«Не поеду! — заявила новоиспеченная супруга. — Как вернешься, заходи».

Вера Павла в прекрасную половину человечества на этом как-то скисла. Вернулся он скоро, через три с половиной месяца. Неисповедимы пути красного офицера. Но эту выдру Никольский даже на порог не пустил, впервые в жизни высказал женщине все, что о ней думал. Больше он ни с кем свою судьбу не связывал, милые дамы менялись, как картинки в калейдоскопе.

В июне сорок первого он служил на западных рубежах, в хозяйстве генерала армии Дмитрия Павлова, позднее расстрелянного на скорую руку. Война оказалась полной неожиданностью не только для командующего округом. Не сам факт ее начала, а то, какой именно она оказалась.

В подкорку всего советского народа была крепко вбита уверенность в том, что Красная армия готова к решительным боям в Европе, к полному освобождению тамошнего пролетариата от ига фашистских и прочих эксплуататоров. Но первыми бить нельзя. Нужно дождаться, пока фашисты нанесут удар, быстро вытолкать их обратно за границу и с чистой совестью освобождать порабощенные народы.

А беда свалилась как снег на голову! Бежали до самой столицы, отдали все, что имели. Только к ноябрю сорок первого малость пришли в себя, стало что-то получаться.

Сумбурные мысли навеяли сон, тревожный, дерганый, но все же.

Утром загремели засовы, усилился накал переносной лампочки.

— Выходи, Никольский, пока ты еще майор! — Голос был знакомый, Павел насторожился, отбросил сон.

Человек, стоявший в проходе, посторонился, дал ему пройти. Павел неуверенно вышел в коридор. У него тут же закружилась голова, он схватился за решетку. Часовой неторопливо удалялся, бренча ключами.

Да, посетитель был очень хорошо знаком Павлу. Именно он отправил группу Никольского в эту неудавшуюся командировку.

— Товарищ полковник?.. — растерянно пробормотал он, принимая некое подобие стойки смирно. — Василий Михайлович? Какими судьбами в такую рань?

— По твою душу, майор, — сказал полковник Максименко, начальник армейского отдела СМЕРШ, и беззлобно ухмыльнулся.

— Хотите лично присутствовать при моем расстреле?

— Рад бы, Никольский, да не могу позволить себе такого удовольствия. Кто же тогда работать будет?

— Минуточку. — Павел напрягся. — Если я правильно вас понял, то меня не только не расстреляют, но позволят и дальше выполнять свои обязанности. Так?

— Ты догадливый, — заявил Максименко. — Если расстреливать каждого, кого хоть однажды проштрафился, то вокруг останутся одни мертвецы и идиоты. Ты совершил ошибку, за что понесешь дисциплинарное наказание с понижением в звании. Увы, не в должности. Мне пришлось долго доказывать большому руководству, что делать этого нельзя, трясти твоим послужным списком, заслугами, наградами. Я растопил их черствые души. Тебе предоставят еще один шанс. Нашим органам крайне нужен господин Мендель, известный тебе не понаслышке.

— Я ему руку оторвал гранатой, — потупившись, сообщил Павел.

— Прими мои поздравления, — сказал полковник. — Если в каждую вашу встречу ты будешь ему что-нибудь отрывать, то рано или поздно дойдет до головы. Ладно, можешь расслабиться… капитан. Получишь назад свои документы и оружие. У меня приказ начальника контрразведки фронта о твоем освобождении. Поедешь со мной. Накормят на месте. Будешь делать то, что я прикажу. Пополнения не жди. Будешь работать со своими калеками-коллегами. С ними все в порядке, хотя и пострадали по твоей милости. Ждут не дождутся твоего возвращения, сильно скучают. Тело Булыгина забрала специальная команда. Его со всеми сопроводительными документами отправят в Союз, где и похоронят. Вопросы?

— Доктора Менделя не нашли, да?

— Да, ты понятливый. Тщетные поиски прекращены. Скорее всего этот садист вышел к своим. Сохраняется небольшая вероятность того, что он сдох, скажем, от холода или от потери крови. Но я особо на это не рассчитываю. Подобные твари всегда хитры и живучи. Специальные люди за линией фронта будут прорабатывать эту тему. Еще вопросы?

— А где Градов? — Павел всмотрелся в камеру напротив.

Там никого не было, только голые нары.

— Кто? — не понял Максименко.

— Бывший узник лагеря смерти Аушвальд майор медицинский службы Градов Иван Максимович. Совершил побег четыре дня назад, принял бой с охраной, выжил. В плену вел себя геройски.

— А тут возьми и снова загуди за решетку, — с усмешкой продолжил за него полковник. — Какая неожиданность, кто бы мог подумать! Тебя что-то удивляет, майор?

— Нет, просто жаль его. Он хороший человек, не заслуживает такого.

— Хорошие люди тоже небезгрешны, — назидательно сказал Максименко. — От меня-то ты что хочешь? Не моя компетенция. Мы не решаем судьбы узников концентрационных лагерей. На это есть особые беспристрастные люди. Если они выяснят, что виновен, то он понесет наказание. Заслуживает снисхождения — получит его. Пребывание в плену, знаешь ли, не шутка, а уже само по себе серьезное преступление. Да, я видел, как автоматчики выводили отсюда какого-то бедолагу, возможно, на допрос. Я выясню, в чем дело, но ничего не обещаю. Поехали, некогда прощаться с твоим протеже.

Мужчина с нашивками обер-ефрейтора на полевой форме вермахта осторожно высунулся в амбразуру, придерживая приклад пулемета.

— Кажется, дождь собирается, Пауль, — проговорил он.

За пределами мощного каменно-кирпичного форта простиралась равнина, покрытая кустарником. Он маскировал извилистые овраги, тянущиеся до дальнего леса.

Небо хмурилось. Сгущались тучи, кочующие в южном направлении.

Второй мужчина оторвался от соседней амбразуры с таким же пулеметом, сел на табуретку, аккуратно, чтобы не помять, извлек сигарету из пачки и сказал:

— Дождь, говоришь, собирается, Петер? — Он сделал глубокую затяжку, с интересом смотрел, как кольца табачного дыма устремляются к бетонному потолку. — А то, что русские сюда собираются, тебя нисколько не волнует?

— Русские? — удивился Петер. — Нет, они такие укрепления не возьмут, кишка у них тонка. Эти стены не пробьет даже пушка калибра двести три миллиметра.