Очутившись внизу, она медленно обошла толпу зевак, видимо, наблюдавшую за пожаром. Амелия приблизилась к тлеющим останкам особняка и вдохнула дым. Её громкий кашель привлёк констебля, и этот высокий худощавый мужчина тут же оказался рядом.

От него она узнала, что пожар произошёл примерно сутки назад, его сложно было не заметить из города, поэтому зеваки прибежали быстро, и скорее всего, возгорание случилось где-то в кухне, находившейся на первом этаже дома. Констебль заметил, как побледнело лицо молодой незнакомки, одетой хорошо, но выглядевшей, словно она только что выбралась из могилы. Он поинтересовался её состоянием, а девушка остекленевшим взглядом уставилась на пепелище.

– Скажите мне, где хозяева этого особняка?

– Мисс, все детали я могу сообщить лишь родственникам…

– Я и есть родственница! – рявкнула Амелия осипшим голосом; она вся дрожала. – Где хозяева этого дома?

Констебль отвёл её в сторону, мимо толпы крестьян, где трое других офицеров, его подчинённые, укрывали простынями обгоревшие тела. Всего было пять трупов, и едва Амелия бросила взгляд в их сторону, у неё отнялись ноги. Она упала за землю, утёрла грязными рукавами платья глаза и закрыла рот ладонью, когда констебль сообщил, что все жители поместья погибли. Один человек сгорел заживо, остальные задохнулись в дыму.

Последнее, что она запомнила – это лицо её сестры, которое открыли ей офицеры, одёрнув ткань: почерневшее, холодное, застывшее, будто маска; и её руки, покоящиеся на груди, обтянутой остатками обгоревшей одежды. Её Сара, её прекрасная Сара с большими живыми глазами и ангельской улыбкой, которой она одаривала сестру при каждой редкой встрече! Её Сара сгорела в пожаре… вместе с ней сгорел весь мир!

Рядом с её телом покоилось что-то ещё, что констебль наотрез отказался показывать.

Вязкая от накрапывающего дождя земля ушла у неё из-под ног. Ладони увязли в грязи и пепле, покрывшем всё вокруг, и её саму. Оцепеневшая на минуту Амелия поднесла руки к лицу и увидела, что они были черны, затем вцепилась себе в волосы, уронив шляпку, дёрнула за локоны и закричала так, что у каждого, кто находился рядом, от ужаса замерло сердце.

Она упала в чьи-то руки, испустив свой самый яростный крик отчаяния и боли.

Замок Гилли в то утро показался Фредерику Халсторну жутким серым изваянием на фоне желтеющего пейзажа. Особенно внутри так хорошо ощущалась его пугающая пустота. Все зеркала были занавешены чёрным полотном, в коридорах без окон свечи не горели, а прислуга, уставясь в пол, быстро пробегала мимо, как потревоженные во тьме мыши.

Халсторн и его спутник были удивлены, когда вместо камердинера их встретила невысокая женщина средних лет в чепце и строгом одеянии гувернантки; её приятное, пусть и заметно тронутое морщинами лицо было омрачено тенью печали. Последний месяц весь замок Гилли был в неё погружён.

Разумеется, мужчины узнали Магдалену, и, когда Халсторн поинтересовался, отчего Филипп как обычно не встретил их, обеспокоенная бонна ответила:

– Он в городе, по поручению графини, и прибудет только вечером. Ну же, джентльмены, поскорее проходите в гостиную, я сама приму ваши плащи! Вот так! Проходите, Дженни уже поставила чай, вы, вероятно, продрогли по дороге к нам. Уж простите, господа! Утро слишком раннее для напитков покрепче, покойный граф никогда не предлагал гостям бренди так рано…

Её голос сорвался вдруг, послышался приглушённый горький стон. Халсторн поспешил поблагодарить её за гостеприимство и заверил, что им с его спутником ничего более не нужно.

– Вы выглядите взволнованной, мисс Магда, вы здоровы? – заметил он, когда они втроём уселись в гостиной перед горящим камином. – Чем вызвана такая спешка, что графиня написала мне прибыть именно сегодня утром? Мы не хотели тревожить её какое-то время после произошедшего в Уоттене. Новость о гибели её сестры Сары меня шокировала! Но узнать о смерти новорождённого племянника, который только-только открыл этому миру свои глаза… я понятия не имею, каково графине сейчас!

Но Магдалена неотрывно следила своим беспокойным взглядом за другим молодым мужчиной. Как только она его узнала, тут же горячо произнесла, сжав в руке чётки:

– Вы совсем не изменились с тех пор, как я видела вас в последний раз! Хотя, когда вы вошли, я решила, что вы незнакомец… И всё же, вы практически не изменились, поразительно!

Затем она тряхнула головой, сделав глоток крепкого чая с ароматными травами, и вздохнула так тяжко, будто несла на своих плечах груз целого мира.

– Это я написала вам, господа. Графиня ничего не знает о вашем визите, – поведала она с грустью. – Надеюсь, эту вольность вы мне простите.

Халсторн сделал вид, что не удивился, лишь мельком взглянул на своего спутника.

– Разумеется, мы только счастливы оказаться здесь и поддержать вашу хозяйку любыми средствами. Но нам казалось, она соблюдает траур и не желает никого видеть.

– Именно так.

– Зачем же вы нас вызвали?

Магдалена отставила чашку на поднос и прижала руки к груди; на её лице отразилась болезненная мýка, и на глаза навернулись слёзы. Пока она говорила, за окнами стал накрапывать, а затем и вовсе разошёлся с новой силой, дождь.

– Я в отчаянии, господа! Я лишена достаточной сообразительности и средств, чтобы сделать всё правильно, так, как положено, оттого обращаюсь к вам, поскольку убеждена, что покойный граф был прав, доверяя жизнь своей племянницы вам… После его смерти Амелия постоянно страдала от кошмаров и мигрени, но случившееся с Сарой и её малышом буквально убивает мою девочку… Господа, она лишается рассудка! Эти четыре недели мы пытались сделать всё, что в наших силах, но Амелии не становится лучше. Я боюсь, как

бы…

Готовая вот-вот разрыдаться, женщина всё же пересилила себя, хоть и не сумела сдержать слёз; Халсторн подал ей свой белоснежный платок, и она приняла его с благодарностью.

– Вы вызывали докторов, беседовали ли они с нею?

– Да, да, разумеется! Ничего не изменилось! Она очень мало спит, почти не ест, никого не хочет впускать в свою спальню. Я постоянно слышу, как она разговаривает сама с собой, даже бьёт себя по лицу. Это так ужасно! Мне страшно посылать за докторами, ведь если они увидят её такой, не избежать ей лечебницы для душевнобольных. Стоит мне представить, что там с нею сделается… нет, нет, я не позволю им забрать её!

Магдалена утёрла покрасневшие глаза и пролепетала короткую молитву. Халсторн был поражён услышанным. Он переглянулся с приятелем, и тот кивнул. Халсторн понял его без лишних слов.

– Она всё время говорит, что слышит голоса, – продолжила женщина рассказывать. – Ей кажется, будто её отец приходит к ней в виде призрака, наказывая её тем самым за грехи. Она так боится, и я ничем не могу ей помочь! Господа, она истязает себя, но я не хочу запирать её в психиатрической больнице, я слыхала, что там порой творится… Но хуже всего, что она думает о смерти сестры.