— Постарайся больше об этом не думать, — прервал меня папа. — Не стоит тратить энергию на то, что тебе почудилось той ночью.

— В смысле — почудилось? Я же видела!

— Тебе показалось, — настаивал папа. — Мы поговорили с врачами — учитывая степень твоего опьянения и те другие вещества…

— Но я знаю, что все это видела.

— У меня две дочери, которые говорят разные вещи, и единственное, в чем я могу быть уверен, — что одна из них лжет или помнит все неверно. И я никоим образом не хочу сказать, что не доверяю тебе, Франческа, но Сесилия никогда мне раньше не врала.

— Ты хочешь сказать, что ты никогда не ловил ее на лжи.

— Да, я ведь так и сказал, разве нет?

— Ты сказал, что она никогда тебе не врала, а это огромная разница.

— Ты помнишь ту историю с Ароном Вендтом? — спросил папа.

— Как я могла бы ее забыть?

— Я только хотел сказать, что наше доверие к тебе немного…

— Ваше доверие ко мне? А как, вы думаете, обстоит дело с моим доверием к вам после всего этого?

Папа поднялся и направился к двери.

— Ты просто вот так уходишь?

— Принесу себе немного льда.

Улегшись перед огнем, я подумала о том, как к нам в Гудхаммар приезжал Арон Вендт со своей семьей. Это было на летних каникулах после седьмого класса. Папа провернул какую-то выгодную сделку вместе с отцом Арона, и они собирались это пышно отпраздновать. Брат Арона, Эрик, уехал в какой-то спортивный лагерь — кажется, что-то связанное с яхтенным спортом. В тот год Арон сдал выпускные экзамены, и, если верить старшим девчонкам из моего корпуса, он из тех, от кого надо держаться подальше, если боишься потерять свое сердце.

Перед ужином мама наставляла меня не вставать из-за стола слишком рано, не облизывать нож, не делать резких движений и не проливать соус на скатерть. Я должна слушать того, кто говорит, отвечать серьезно и задавать уместные вопросы.

Поначалу все шло прекрасно. Я сидела напротив Арона за большим деревянным столом в салоне и делала вид, что дико интересуюсь его учебой и планами по вхождению в высшие слои общества. Мама выглядела довольной, однако недовольно морщила нос каждый раз, когда я извинялась и выходила из-за стола. Мне же было просто необходимо заглянуть на кухню и отхлебнуть из открытых бутылок красного вина, проветривавшегося на столешнице.

Арон собирался проучиться год за границей. Если меня интересует учеба за границей, я всегда могу обратиться к нему.

Я ответила, что это потрясающе, что я немедленно обращусь к нему, когда захочу поподробнее узнать об учебе за границей. Вечер тянулся невыносимо долго, и я испытала такое облегчение, что готова была бегом бежать вверх по лестнице в свою комнату, когда ужин наконец остался позади, и мужчины заговорили о том, чтобы отправиться в библиотеку, покурить и выпить виски. Поначалу Арон надеялся, что они возьмут его с собой, но, когда он поднялся, его папа посмотрел на него, а затем сказал, что он мог бы взять юную даму и покатать ее на машине. Нет, ничего страшного, что он выпил бокал-другой. Здесь провинция, полицейских нет.

— Выбирай проселочные дороги и не торопись, — бросил он нам вслед, когда мы пошли в сторону холла.

Несколько минут спустя я уже сидела на обтянутом светлой кожей сиденье «мерседеса», где все пахло новизной.

Мы поехали по аллее. Арон поглядывал на меня, давя на газ и рассказывая о том, сколько в машине лошадиных сил.

— Смотри на дорогу, — сказала я, даже не пытаясь скрыть зевок.

Играть роль послушной, благовоспитанной девушки и вправду очень утомительно.

— А какую музыку ты любишь? — спросил Арон, выруливая на извилистую дорогу, ведущую к поселку.

— Минорную, — ответила я.

— Я имел в виду жанр, — сказал Арон.

Некоторое время я размышляла, но так и не додумалась, какой же жанр я люблю.

— Мне очень нравится Элис Купер, — сказала я наконец.

Арон рассмеялся. Элис Купер? Такого он вообще-то не ожидал.

Я спросила, чего он ожидал, и Арон, пожав плечами, проговорил: «Чего-нибудь другого», а потом включил стереоустановку в машине.

Из колонок понеслась песня «Forever young» группы «Alphaville». Лично мне эта песня казалась довольно дурацкой, но на узкой дороге в окружении темного леса текст производил гнетущее впечатление.

И тут до меня дошло — мне стало грустно от этой песни, потому что я никогда не чувствовала себя молодой.

— Все-таки дурацкий текст, — заметила я.

Арон спросил, что я имею в виду, и я ответила, что вариантов-то немного. Вечно жить не получится, и тогда остается только умереть молодым.

Арон рассмеялся и сказал, что никогда не смотрел на это с такой точки зрения, он обычно не анализирует тексты настолько глубоко.

Я ответила, что это вовсе не анализ — они именно это дословно и поют.

— Это просто песня, — сказал Арон. А потом попросил меня открыть бардачок и зажечь нам по сигарете.

Я подумала, что мне никогда в жизни не понравится такой парень, как Арон. Какая-то нелепая улыбка, самоуверенность, с которой он переключал передачи, самодовольное выражение лица. Однако я не могла не задуматься над тем, какая жизнь ждала бы меня с ним. Роскошная квартира в каком-нибудь большом городе. Ужины, платья с тонкими бретелями и поездки в Париж. Арон приходит домой, подбрасывает в воздух сыновей и снова отправляется в очередную командировку. Я видела себя — как я несчастна, все чаще прикладываюсь к бутылке в шкафчике, чувствую себя обманутой. Как бы я ни поступала, все вело именно к такому концу.

— Что ты сказала? — внезапно спросил Арон.

— Ничего.

— Мне показалось, ты сказала «бессмысленно».

— Я просто напевала мелодию.

Мы ехали дальше, мимо туманных полей, где сверкали глаза хищников, словно звезды впотьмах.

— Мы едем в город? — спросила я.

— В какой город? — удивился Арон.

— Ну, в поселок, — поправилась я. — Ты же понял, о чем я.

Арон не ответил, но я догадалась, что мы не едем в поселок, потому что он проехал мимо указателя, обозначавшего дорогу к центру Гюльспонга. Мне стало не по себе.