Полки, лояльные Империи, стягивались на запад и к южным границам. А меж тем поступили новые сведения из Бочага. Оказывается, у повстанцев появился вождь. Второй странный персонаж. Как раньше Император, казалось, он не имел прошлого, называли его просто Вождь.

Бочажский полк покинул свои болота и двинулся в соседние княжества. Так начался распад Империи. Оказалось, люди, грезившие возвращением прежних времен и законов, лишь затаились. С приближением армии повстанцев они активизировались. Мятежники брали города с ходу, потому что ворота вдруг оказывались открыты, а стража – либо опоена сонным зельем, либо полна желания присоединиться к антиимперской кампании.

Советники Императора пытались удержать рассыпающиеся княжества и гибли один за другим. Под конец у них оставалась лишь небольшая горстка земель вокруг все того же Вилецкого княжества. Падение их стало лишь вопросом времени. А Вождь не занял места Императора. Он исчез так же, как и последний, оставив после себя целую кучу мелких княжеств, грызущихся между собой и сотрясаемых внутренней борьбой за власть, потому как все без исключения основные ветви правящих родов оказались истреблены, а побочные отпрыски зачастую не могли мирно решить, у кого больше прав на княжеский титул.

Те времена я уже помню отлично. Наследие их – множество банд на дорогах и в темных закоулках городов. Ведь всякая мразь выползает на поверхность, когда власть ослабевает. Хотя не все были откровенной сволочью. Кроме дезертиров и любителей легкой наживы ряды грабителей пополняли разорившиеся ремесленники, крестьяне, лишившиеся семей и согнанные со своих земель многочисленными войнами между княжествами. Да и мелкие бояре не гнушались грабежами. Вот почему наемники стали отдельной силой, никому не подконтрольной, сражающейся за тех, кто платит. Они защищали купцов как от бандитов, так и от бояр. Они усиливали полки княжеств и гарнизоны городов. Сложился даже определенный кодекс чести солдат удачи. Словом, они были нужны, и они появились.

Человек – существо, склонное к крайностям. Иногда меня изумляет то, как быстро некоторые люди способны менять свое мнение на противоположное за считаные мгновения. Может, в этом – великая мудрость, а может, великая глупость. Честно скажу, не знаю, что хуже – упорствовать в заблуждениях, подобно ослу, или мотаться туда-сюда, словно собачий хвост. Да и не только в этом дело. Не раз доводилось видеть мне, как человек, сторонившийся убийства, пролив первую кровь, превращался в настоящего бешеного зверя. Признаться, всегда гордился своей уравновешенностью. Как-то с детства привык держать переживания в себе. Многие считали меня из-за этого бесчувственным. Что ж, их право. Просто не люблю я утешителей разных. И не хочу давать повода для злорадства. Неведомый летописец, может быть, набросает несколько скупых строк о том, что был я человеком целеустремленным и замкнутым, что никто из сподвижников не мог разгадать моих планов и понять чувств по выражению лица. Но вот написать, что был я черствым и равнодушным, рука у него не поднимется. Герои – ведь они не такие. И все это конечно же будет полной ерундой. Правда в том, что не было у меня планов. Можно сказать, меня несло течение событий. А чувства… Я действительно слишком стар, чтобы бурно расстраиваться или радоваться даже по серьезным поводам. Лишь один раз события выбили меня из колеи… но об этом потом.

Я боялся, что у Ждана возникнет увлечение оружием. Ничего особо опасного в том не было. И все же в дальнейшем это могло отвлечь его от сути моего учения. Но он ограничился лишь покупкой двух ножей великолепной златомостской ковки. Денег у него теперь вполне хватало.

А вот читал он взахлеб. Книгу Абдаллаха проглотил очень быстро. Я заметил, что память его была хорошо тренирована. Для этого простых врожденных способностей мало. Кто-то серьезно поработал в прошлом над его обучением. Ждан не просто читал и запоминал. То, до чего он дошел своим умом, опираясь на комплекс перенятых у меня упражнений, уже позволяло ему проверить ряд выводов ученого мужа на своем теле.

Следующую книгу он уже приобрел сам. Помогли как раз те купцы, которые доставали ножи по его заказу. Автор был жителем Золотого Моста. Я слышал про его труд от тех же Палача и Абдаллаха. Мой друг полагал, что высокоумный Болемысл Златомостец, как и Абдаллах, писал свою книгу не без помощи кого-то из наших братьев. Сам он был алхимиком – ремесло, редко встречающееся в княжествах, но в Золотом Мосту весьма востребованное. Книга его звалась «Алхимия разума человеческого». В ней он весьма точно описывал, как наше тело регулирует все процессы, происходящие в нем. Причем именно им был придуман целый ряд специальных терминов.

В общем-то это оказалась полезная книга, потому как нам учитель объяснял все, как он понимал. Слов «электрический заряд», «нейрон», «гормон» и прочих, придуманных Болемыслом, он не знал. То, что ученый муж излагал на одной странице, пользуясь разработанными терминами, приведенными в начале книги, наш учитель объяснял в течение многих дней, а то и месяцев.

Словом, даже для таких, как я, польза от сего труда оказалась немалая. Знал-то я поболее Болемысла, а вот понятно донести свое знание до учеников или хотя бы для себя в более-менее связную систему оформить – это задачка сложнее. Для простых людей, даже для лекарей, труд Болемысла пока еще был бесполезен. Но власти Золотого Моста сумели оценить, насколько он опередил свое время, и прозвище Златомостец даровали ему не просто так. Это как раз и было знаком, что человек, носящий его, прославил весь город. Впрочем, я догадывался, что здесь не обошлось без моего брата Механика, который, скорее всего, и погрузил алхимика в тонкости работы человеческого мозга.

Меж тем пролетел еще год. И сложно сказать, сколько мы прошли дорог, сколько видели городов, городишек, селений. Однажды я застал Ждана с большим пергаментным свитком. Устроившись на телеге и положив на колени небольшую дощечку, как стол, он что-то старательно рисовал. Я заглянул через плечо. Это оказалась заготовка карты. Прикусив губу и сосредоточенно сопя, Ждан наносил на пергамент наш последний маршрут. Конечно, он ничего не знал о науке землемеренья, как и о картографии, – возможно, лишь слышал где-то слово «масштаб».

Это занятие поглотило его дней на десять. Один раз, когда очередная шайка решила пощупать купеческую мошну, мой спутник чуть не поймал арбалетный болт, так как слишком увлекся и не сразу понял, что на нас напали. К счастью, все обошлось. Но однажды исписанный и уже не раз истертый исправлениями пергамент отправился в канаву. Ждан ни с кем не разговаривал после этого два дня. Но в себе не разочаровался, вскоре уже достал обширный фолиант по картографии и к следующей попытке подошел гораздо основательней. Я улыбался, глядя на это. Знал: если мой спутник чего вдолбил себе в голову, то пойдет до конца. Вполне может быть, рядом со мной – будущий известный картограф.

В городке под названием Корчев мы останавливались часто. Был он, по сути, узлом торговли с Северной Окраиной. И как несложно догадаться, у Ждана там хватало знакомых женщин. В ту осеннюю ночь он решил найти приют под гостеприимным кровом одной из них. Ну а я направился в лес. Хоть и стояла середина осени, шум большого торгового города, не засыпавшего даже ночью, навевал на меня тоску. Хотелось уединения, а холодный ливень никогда не был для меня помехой, чтобы заночевать под открытым небом.