Ликование продлилось ровно пять минут. Гости оставили протокол изъятия на кухонном столе. Рядом с пригоршней пластиковых цилиндров. И инструкцией из четырёх пунктов.

Школа. Училка. Член. Инъектор.

Нечастый, несчастный, несчастный Михаил Сомов!

Он разбит, растерян, раздавлен. Он пытается лавировать между Сциллой вожделения и Харибдой страха – и принимает удары с обеих сторон. Принимает все копья, все клинки, все стрелы. Эрос впивается в глотку Фобоса. Фобос выкручивает яйца буйному купидону. Юный повеса мечется между молотом и наковальней! Сверху обрушивается задница неописуемой красоты! Снизу подпирает ментовская фуражка!

Нона Викторовна не может быть преступником!

А если и так – Россиюшка пережила и половцев, и печенегов!

Государство Росийское сможет пережить атаку на члены парней из одиннадцатого-Б!

Кто и когда запретил хватать за яйца из личной симпатии?! Училка отсасывает по зову сердца – и в этом нет никакого криминала! Напротив, замечательному педагогу следует вручить грамоту, орден, поставить памятник, отлить в бронзе её грандиозные формы! Но страх требует совершить подлость. Страх заставляет нанести удар в спину.

Тюремная роба кажется реальной перспективой. Но похоть взывает к подвигу!

Михаил Сомов чувствует, как двигаются панели ветхой хрущёвки. Как смыкаются стены, заключая его в холодный колодец. Как уменьшаются окна, воруя дневной свет. Он пытается сопротивляться голосу здравого смысла. Голосу настойчивому, громкому, неумолимому.

Этот голос твердит снова и снова – делай, что говорят. Делай, что должно. Ты молод. Глуп. Беден. Никчёмен. Ничтожен. Песчинка, неразличимая в серой массе таких же песчинок. Никто не встанет за твоей спиной. Никто не будет свидетельствовать в твою пользу. У тебя нет мохнатой ладони. И нет билета на фестиваль тихих рукопожатий. И нет своего веника в сауне для попов и майоров. Никто не поднимет шум, когда тебя протащат сквозь тернии и жернова. Совесть и джентльменские принципы заставляют думать, что выбор есть. Но это самообман. Выбор сделан за тебя: подчинись, ибо нельзя не подчиниться.

Наконец, в самую чёрную минуту отчаяния – приходит озарение.

Рассудительный школяр решает действовать сообразно заветам персидского мудреца. Вернее, бездействовать. Он не станет рассказывать училке о визите парней в дождевиках. И не будет гоняться за ней по всей школе, стреляя отравленными дротиками. Он постарается изобрести порцию вранья для майора. И как можно дольше протянуть время.

Пусть всё идёт своим чередом.

Пусть умрёт или осёл, или Тимур.

Отличный план, которому не суждено сбыться.

***

Впервые в жизни Миха прогулял по уважительной причине. Он тусовался с запакованными в резину парнями. Смаковал волшебную микстуру. А после – думал, дрожал и блевал.

Не самое весёлое времяпровождение. Смятение. Головокружение. Страх. В памяти остались фрагменты багрового сна, сумеречные образы иного мира. Миха понимает, что это галлюцинация, плохой трип. Сукины дети пытались пошатнуть его психику – иначе, как объяснить бессмысленное насилие? Однако же, знание не делает открытки из Шаддата менее пугающими.

Бессонная ночь.

Долгожданный рассвет.

Новый день.

Новое начало.

Миха наблюдает, как лучи солнца ползут по подоконнику – и верит, что проблемы рассосутся сами собой. Верит, что ему снова отломится! Ночные страхи сменяются наивными надеждами. Экономика – единственная дисциплина, интересующая пытливый юный ум. Окрылённый эротоманскими фантазиями, он собирает рюкзак. Плеер, тетради, огрызок карандаша, огрызок линейки, жвачка, маркер для рисования на парте. И громадная пачка презервативов.

Сом тупо улыбается. Пересчитывает цветастые пластиковые упаковки. Кажется, межу ним и Ноной Викторовной проскочила искра! Возраст – не помеха для симпатии между интеллигентными людьми! Кто знает, какие приключения принесёт новый день?!

В последнюю очередь – в нагрудный карман рубахи опускается пластмассовый цилиндр. Шпионская хреновина с порцией транквилизатора. Миха не собирается строить из себя ниндзю. Это страховка на тот случай, если он в очередной раз встретит друзей попа и майора. Следует быть во всеоружии, когда придёт время врать.

***

В школе поджидает тревожное открытие.

Место Толстого пустует.

Его никто не видел. Ни сегодня. Ни вчера. Ни позавчера.

Сом падает за парту. Вынимает мобильник. В очередной раз набирает друга. Вызов проходит – но на проводе его мамаша. Слышны те же встревоженные интонации, что и во время визита к Паше Сопле.

– Миша, это вы? Миша, скажите, мой сын не пил?!!

– Сдрасьте, Сара Абрамовна. Можно Изю? Он что, телефон дома забыл?

– Михаил, я вас спрашиваю – вы с ним выпивали?!! Выпивали напару?!! Что случилось?!! Где вы гуляли три дня назад?!!

– Сара Абрамовна, да ничего не случилось… с чего бы мы бухали… да, а где он?

– В синагоге! Второй день ходит к ребе. Беседует с утра до вечера. Нам звонил Бен Хаим. Спрашивал, нет ли проблем с наркотиками! Миша, что произошло?!! Михаил, отвечайте честно, что стряслось с Изиамином?!!

– Всё с ним в норме, Сара Абрамовна… он же любит, ну, беседовать. Извините, я на занятиях. Передайте, чтобы набрал.

Миха сбрасывает вызов. Пытается себя развеселить. Пытается выдумать какую-нибудь шутку про Толстого, про его внезапную тягу к религиозному знанию и сокровищам еврейской мудрости. Но самодельная комедия не помогает – тревога лишь усиливается. Друг слишком долго не выходит на связь. Что случилось? Толстый скис после приключений с тортом? Или что-то произошло после? Что-то дерьмовое? Неужели снова майор и поп?!

***

Раздаётся звонок. Открывается дверь в класс. Толстый покидает думы Михаила Сомова так же быстро, как воздух покидает лопнувший шарик. Пространство перед школьной доской превращается в сцену – и на подмостки всходит объект вожделения всех без исключения юных эротоманов. Бюст и задница Ноны Викторовны занимают всё доступное ментальное пространство.

О, томительные мгновения!

О, безмолвные обещания!

О, сладостные образы!

Бейся, сердце!

Гони кровь к мудям и ланитам!

Пузырись!

Пузырись!

Пузырись!

Пузырись, розовая патока предвкушения!

Пузырись снова и снова!

Сомов помышляет о многом. И рассчитывает на всякое. Увы, маховик надежд и томлений не успевает набрать скорость и оторваться от грешной земли.

Преподавательница идет к учительскому столу. Делает пару шагов – и обычное бесстрастное выражение исчезает, словно его и не было. Распрекрасный лик Ноны Викторовны превращается в гневную маску. Раздаётся громкое цоканье каблуков. Красотка подбегает к окну. Распахивает раму. Высовывается на улицу. И начинает принюхиваться.