– Брось, – отозвался грязнуля. – Гипнотизеры в цирке выступают. На хрена ему нас дурачить?

– Не нас, а его, Марата. Такое случается. Мне мужик один, Борманом его все звали, рассказывал, когда я еще на заводе работал. Сидел он как-то у магазина в своей деревне с другими мужиками. Ну, в отпуск поехал. Дом у него там от родителей остался. Отдыхали культурно, как положено. Одноклассники ж. А там как раз водопровод прокладывали. Канава выкопана, трубы валяются, все, как надо. И тут подходит к ним какой-то мужик не местный и говорит: мол, хотите, я через эту трубу внутри проползу? Ну, типа, на бутылку поспорили. Чего там сомневаться? Труба узкая, сантиметров пятнадцать, через нее и кот не проскочит.

– Семидюймовая, – подсказал грязнуля. – Трубы, их дюймами меряют. Я одно время сантехником работал.

– Какая, блин, разница! Главное, что узкая труба. Не пролезть. Разве что котенок прощемится. Вот мужики и подумали: дурак какой-то, раз спорить предложил. Но магазин-то рядом, и дело верное. А тот мужик даже деньги показал, чтобы не сомневались – не просто так спорит, а купит пузырь, если не проползет. Ударили по рукам. Тот клоун на карачки стал, голову в трубу и сунул. Не знаю уж, как там было, но говорили, что залез он в трубу весь, вместе с ботинками. Вроде сжался как-то, съежился и ползет. Самого уже и не видно, только шуршит внутри и сопит. Мужики вдоль трубы идут и только диву даются. А рядом беларусист с поля возвращался…

Я еще слушал эту ахинею, пытаясь найти связь с сегодняшним утром, пробуя уловить логику, но появление еще одного невероятного персонажа уже никак не укладывалось в реальность. Такое сложное и сугубо научное слово просто не могло находиться в словарном запасе конченого алкоголика.

– С поля… беларусист? – на всякий случай переспросил я, все-таки странностей сегодня хватало.

– А что такое? Ну, возвращался их Петька-беларусист. Я еще с ним выпивал, когда ездил к Борману крышу на сарае ремонтировать. Нормальный мужик.

– Он что, ученый, специалист по белорусскому языку и культуре, твой Петька?

– С какой стати? Ни хрена подобного. Он и по-русски пару слов без мата связать не умеет.

– Германист – знаток германских языков, славист – славянских, – принялся объяснять я. – А он – беларусист?

– Ты в деревне жил когда-нибудь? – ужаснулся грязнуля моей дремучести. – Беларусист – тот, кто на тракторе «Беларусь» в колхозе вкалывает, а никакой не ученый хмырь.

– Теперь понятно… – Мне стало чуть легче, все-таки я не окончательно спятил.

– Ну, так вот. Проезжал рядом Петька-беларусист. Сена у него полный прицеп. Он и увидел, как какой-то мужик рядом с трубой на четвереньках ползет. А деревенские трубу простукивают, уши к ней прикладывают. И вроде как того мужика не замечают. Стало ему интересно. Взял и крикнул: «А что это ты там у трубы на карачках ползаешь?» Вот тут со всех помрачение и спало, все и увидели, что на самом деле не в трубу гад залез, а рядом с ней тащится. Только бить его собрались, а он глаза закатил и орет благим матом, показывает: «Сено у вас в прицепе горит!» И в самом деле – огонь, дым! Бросились все трактор отцеплять. Отцепили, отогнали, осмотрелись. Глядь – не горело ничего, сено целехонькое, в прицепе лежит. А мужика того, гипнотизера, уже и нет. Испарился. Внушил он все им, помрачение навел. Может, и не испарился, а рядом стоял и ухмылялся. Только он так сделал, что его уже никто не видел. Деньги по карманам у себя все проверили, ничего не пропало. Не успел, значит… И твой чернявый такой же – внушил все нам, туману напустил. У тебя, Марат, он кошелек случаем вытащить не успел?

– Ты еще мобильник проверь, он у тебя крутой, наверное, – подсказал алкаш.

Я, как последний идиот, проверил. Все оказалось на месте.

– И что делать теперь? – Грязнуля осмотрелся и тут же тоскливо добавил: – К ментам тебе идти смысла нет. Не поверят, хоть ты и трезвый. Вот если б украли у тебя чего, тогда другое дело. Заявление принять должны.

Я прикинул – алкаш был прав. Что бы я написал в заявлении? Я сам с трудом верил в то, что видел собственными глазами. Тогда с какой стати мне должны поверить другие? Да и в милиции есть железный принцип: если можно не брать заявление, его и не берут. Я даже не знал фамилии Инесс, не знал, где живет, кто такая…

– Ладно, пошли мы, – джинсовщик покосился на недопитую бутылку в кармане, и двое алкашей нырнули в разросшиеся кусты возле дома, исчезли с моих глаз.

Думаю, каждому из вас знакомо чувство бессилия, когда понимаешь, что ничего не можешь изменить. Злость и ненависть переполняли меня, хотелось куда-то бежать, что-то делать… Но что именно? Допустим, я даже отыскал бы тогда Рамиреса. И, как минимум, вновь получил бы в нос. Пришлось возвращаться домой.

Холодная вода хорошо смывает кровь. Нос слегка покраснел, но не распух, так что выглядел я вполне сносно. Надо было бы, и подправил бы его при помощи грима, на этот счет у меня нет комплексов. Косметика, она и для мужчин, и для женщин подходит. Я вышел из ванной и решил осмотреть себя в большом зеркале в прихожей. Ровно и ярко горел свет, лившийся из галогенных лампочек, врезанных в потолок. Но он отбрасывал резкие тени на мое лицо. А потому оно казалось уставшим и потемневшим. Забрызганный водой воротник, небритый подбородок… Когда нервничаешь, почему-то всегда очень быстро отрастает щетина.

И тут я вздрогнул. Из темноты коридора ко мне приближался силуэт. При этом не раздавалось ни единого звука, словно он плыл по воздуху. Я даже забыл о том, что можно обернуться. Так и стоял перед зеркалом, оттягивая нижнее веко. Силуэт был четкий, словно вырезанный из черного картона; он плыл ко мне, увеличиваясь на фоне освещенного стекла кухонной двери. Свет потолочной лампы упал на него. И тут же проявилось лицо Инесс. Отстраненное, бледное, с резкими тенями. Я ни секунды не сомневался в нереальности происходящего. Словно в одной пространственной точке каким-то образом оказались два события из разного времени, или наоборот. Да и не мог я в этот момент рассуждать с точки зрения формальной логики. Ведь я чувствовал, что стоит сдвинуться с места, моргнуть, и видение пропадет. Хотите спросить, было ли мне страшно? И да, и нет. Все непонятное пугает, но при этом начинает проявляться любопытство.

Инесс смотрела мимо меня широко открытыми глазами. Только тут я сообразил, что свет, лежавший на ее лице, – это не свет от лампы. Ее озарял дневной, солнечный свет, и падал он так, будто девушка подставила ему свое лицо. Так может случится только на восходе или при закате солнца. И в глазах ее отражалось то, чего отродясь не было в прихожей: проехал троллейбус, машина, затем появилось чье-то лицо… Инесс остановилась, будто легкий ветер, несший ее ко мне, затих, указала рукой на входную дверь, поманила меня за собой и покинула рамку зеркала. Только сейчас я ощутил что-то вроде легкого движения воздуха. Обернулся. Входная дверь закрыта. Инесс, конечно же, в прихожей не было. Я постоял несколько секунд. Сердце билось неровно, как после быстрого бега.

– Бред, – произнес я, – бред.