Напечатав «Эл» в теме письма, я десять минут таращусь на экран, потом достаю из кармана визитку Логана и берусь за телефон.

– Детектив-сержант Логан.

– Привет, это Кэт. Кэтриона Морган. Хм, Эллис Маколи моя…

– Кэт! – голос его меняется, и мне хочется сбросить звонок. – Что-нибудь случилось?

– Нет, все хорошо. Я просто… я хотела задать вам один вопрос.

– Конечно, давайте.

– Я тут подумала… Вам не приходило в голову, что эти открытки посылала себе сама Эл?

Логан молчит, я жду ответа, затаив дыхание. Взгляд снова падает на пол перед плитой, и я зажмуриваюсь.

– Нет, – наконец откликается он. – Нам такое и в голову не приходило.

Нажав отбой, я начинаю печатать. Пальцы дрожат.

«Если у тебя неприятности, то скажи, прошу! Я тебе верю».

Отправляю письмо и жду.

Пройдя полпути по заросшему травой парку Лейт-Линкс, я наконец понимаю, куда иду. Полдень холодный и сухой, но свинцово-серые облака на горизонте наливаются тяжестью. Я быстро шагаю по лужайкам, глядя, как ветер колышет старые платаны и вязы. Вспоминаю, насколько более густыми и пугающими казались их кроны в том безмолвном, серо-багровом рассвете.

Разрушенная чумная печь припала к земле, словно каменная башня, отрезанная от замка, и я невольно думаю о тысячах тел, зарытых под лужайками парка более четырехсот лет назад. Или об их распухших, почерневших, искаженных страданиями призраках, вечно рыскающих по Линксу в поисках своих сожженных пожитков. Дедушкины истории всегда разительно отличались от маминых: восхитительно страшные, с жуткими подробностями, без всякой морали в конце. По коже бегут мурашки, и я оборачиваюсь, резко выставив руки вперед, чтобы поймать того, кто идет следом. Позади никого. Редкие посетители парка далеко, они даже не смотрят в мою сторону.

«Прекрати!»

Выхожу из Линкса, иду по улицам – одни выложены брусчаткой, другие заасфальтированы – мимо старых георгианских домов рядовой застройки и современных многоквартирных зданий из стекла и металла, уютных бистро и невзрачных газетных киосков с решетками на окнах. Воздух пропитался вонью жарева, сигаретного дыма, выхлопных газов от медленных школьных автобусов. Но я вижу лишь старые дома в готическом стиле, где живут убийцы детей, что затаились и поджидают свою добычу; чувствую лишь резкий, соленый запах моря, безопасности, побега.

Новые десятиэтажки на углу Лохинвар-драйв закрывают вид на морскую гладь, и я медленно иду мимо них, мимо потрепанной таблички «Добро пожаловать в залив Грантон». На полпути к причалу небеса наконец разверзаются, и я накидываю капюшон, туго затягивая шнурки. Я не стала надевать кашемировое пальто Эл отчасти из-за погоды, отчасти из-за того, что здесь ее видели в последний раз. Находиться на том же самом месте довольно странно – у меня возникает чувство, будто я делаю что-то не то. Вряд ли можно придумать бо́льшую помеху для следствия по делу об исчезновении человека, чем близнец пропавшего, разгуливающий где ни попадя.

Яхт-клуб «Ройял-Форт» – невысокое здание с узкими окошками. Знакомый шум слышится прежде, чем становятся видны яхты: ветер гремит железными мачтами, плещется вода. Плавучий причал буквально забит лодками, привязанными к качающимся буям.

Ветер и дождь сплелись в серо-белую дымку, которая полностью закрыла запад, но на севере различимы гора Бинн и скалистое побережье Кингхорна. Пологий каменный склон, знакомый мне с детства, все еще здесь и все так же почти скрыт водой. На месте старого склада теперь парковка и лодочная мастерская, полная вытащенных на берег невзрачных парусников.

Годы жизни в солнечном Лос-Анджелесе лишили меня всякого иммунитета к ветру и дождю. Я останавливаюсь, чтобы перевести дух, и оглядываю волнолом и темные, мятущиеся воды залива. Здесь чувствуется присутствие Эл. Почему именно здесь? Понятия не имею. Вряд ли совпадение, что Эл исчезла из того места, куда мы бежали много лет назад. Многие считают, что ее жизнь кончилась там, где началась наша вторая жизнь. Меня охватывает застарелый трепетный страх. А что, если она все-таки…

Раздается изумленный вопль: «Черт!» На корточках у волнолома сидит молодой парень и смотрит на меня, вцепившись в лацканы промокшей куртки. Второй возглас звучит уже не так удивленно, и я понимаю, что произошло.

– Я не…

– Знаю. – Он встает, морщась. Видимо, просидел тут долго. – Вы – Кэт, сестра-близнец Эл. Я – Сэтвик Бриджеш, можно просто Вик.

Он моложе, чем я сначала подумала. Не красив – по крайней мере, не в общепринятом смысле этого слова, в отличие от Росса. Лицо скорее доброе, чем цепляющее взгляд. Вик прочищает горло и кивает, глядя на меня во все глаза. Как ни странно, это вовсе не нервирует. Я понимаю, что он видит во мне Эл. Его плечи никнут.

– Я художник. Мы с Эл познакомились на выставке портретов, куда оба привезли свои работы. «Пустые личины и скрытые лица». – Вик улыбается, и я понимаю, что он все-таки красив. Вокруг глаз появляются мимические морщинки. – В дневное время я гораздо менее интересен: работаю аналитиком-оценщиком в «Эл-эм-ай», сижу в общем офисе без перегородок на девяносто служащих. – Он изображает пальцами обеих рук кавычки. – «Самое эффективное использование рабочего пространства». С ума сойти, правда?

Вик сокрушенно качает головой и отворачивается к заливу.

– Я прихожу сюда… Сам не знаю зачем. Наверное, чтобы стать ближе к ней. – Парень закрывает глаза. – Люблю ощущать силу стихии, меня это успокаивает.

Приятный парень. Вероятно, Эл он тоже нравился. Я нагибаюсь поднять камешек, бросаю его в воду. По воде медленно расходятся круги, пронзаемые каплями дождя.

– Я пытался утопить свои печали, но эти гады отлично плавают.

– Она говорила, что ты забавный.

– Неужели?

Звучит не более правдиво, чем заявление Мари, что Эллис рассказывала ей обо мне все-все.

Мы оба говорим о ней в прошедшем времени, совсем как Росс.

– Ты не ходил с ней на яхте?

Вик смотрит на меня удивленно.

– Нет! Меня укачивает, даже когда смотрю по телику «Голубую планету». – Он переводит взгляд на неоновые буи в воде. – Впрочем, лодка у нее была что надо. Сплошь полированное красное дерево да хромированная фурнитура. – Вик снова улыбается. – Когда Эл ее купила, яхта называлась «Док Холлидей», в честь героя Дикого Запада.

– Знаешь, где ее место на причале?

Вик морщит лоб и указывает на желтый буй у восточного края волнолома.

– Вроде бы там, но я не уверен. В общем, где-то в той стороне.

– Эл же не любит желтый!

– Что?

– Она терпеть не может желтый цвет. Я всегда ненавидела красный, она – желтый. – Пристально смотрю на буй. – А я и забыла…