Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тебе же как будто понравился наш Ронни?
Она хитро посмотрела на меня, сунула кулаком под ребра и ответила:
— Нравиться — одно, выходить замуж — другое. Если бы он выиграл в тотализатор, тогда хоть завтра.
Мы расхохотались, но, услышав, как из противоположной части магазина к нам идет миссис Турнболл, затихли. Помню, я повернулась и от неожиданности у меня отвисли челюсть: за миссис Турнболл стоял мой отец. Он шагнул прямо ко мне и, нервно теребя в руках кепку, сказал:
— Я тут поговорил с миссис Турнболл, — он мотнул головой в ее сторону. — Тебе надо возвращаться домой, дорогая, матери стало хуже.
Я ничего не сказала, даже не извинилась перед хозяйкой, а бросилась в заднюю часть магазина, схватила пальто, шляпу и вернулась к отцу. Не успела миссис Турнболл молвить и слова, как Молли спросила меня:
— Ты вернешься?
Отец ответил:
— Не думаю, девушка, пока нет. Моя жена очень больна, некоторое время ей придется полежать.
Миссис Турнболл проводила нас до двери и сказала:
— Мне очень жаль, очень-очень жаль, мистер Уинтер, — и, повернувшись ко мне, закончила — Твое место останется за тобой, я позабочусь об этом.
— Спасибо, — поблагодарила я, поспешив на улицу, и забросала отца торопливыми вопросами: что случилось? когда? как? Когда я уходила утром, с матерью все было в порядке.
Мать постучала в стену, привлекая внимание тети Филлис, и та послала кого-то за отцом — он в это время работал на участке. За доктором она послала раньше.
— Но в чем все-таки дело? — спросила я.
Отец встряхнул головой, словно стараясь избавиться от чего-то, потом воскликнул:
— Желудок, у нее что-то с желудком.
Я обогнала отца на подъеме и первой вбежала в комнату, где тетя Филлис тут же одернула меня:
— Тише! Возьми себя в руки.
Стоя возле кровати и глядя на мать, я вдруг заметила, что за эти три часа она очень постарела — может, лет на десять. Она не говорила, но похлопала меня по руке. Тетя Филлис вывела меня из комнаты и пошла со мной на кухню. Там она заявила: — Теперь надо приниматься за дело тебе, самое время. За ней нужно присматривать. Ей надо в больницу, но она всегда считала, что знает больше других. Давай-ка раздевайся и заканчивай стирку. Она как раз стирала, да оказалось, это ей уже не по силам.
Словно во сне, я сняла шляпу, пальто и надела фартук. Теперь, через столько лет, мне кажется, что с тех пор я его и нс снимала.
Через две недели моей матери вроде бы стало лучше, и она заговорила о том, чтобы встать, но так и не встала, а пролежала в кровати еще много недель. Каждый вечер, перед тем как лечь спать, я заходила с ней, и она, похлопывая меня по руке, говорила:
— Завтра я должна постараться встать, не могу же я лежать вечно.
По на следующее утро она как и прежде чувствовала страшную усталость.
Отец почти не выходил из дома, за исключением тех случаев, когда он отправлялся подработать или заняться своим участком. Помогал мне по хозяйству, но когда я roвила еду, толку от него было мало, хотя он, бывало, говорил:
— А твоя мать делала это вот так.
По как бы усердно я ни старалась готовить так, как roвила мать, продуктов у меня уходило всегда в два раза больше, конечный же результат всегда был далек от того, что получалось у нее.
Денег тоже стало меньше, и это беспокоило нас всех. Xотя я больше не работала в магазине, пособия отцу не платили. Ронни продолжал ходить на шахту, к тому же мы лишились не только нескольких шиллингов, которые мать зарабатывала у миссис Дюрран, но и тех мелочей, которые она от нее приносила.
Каждый день приходила тетя Филлис, умывала мать, поправляла ей постель, и иногда мать говорила:
— О, Филлис, не стоит беспокоиться, я и сама бы справиась.
Но при этом она никогда не просила тетю Филлис не при ходить. И каждый день тетя Филлис в той или иной форме высказывала мне, как плохо я справляюсь с домашними обязанностями.
Как-то она шла через кухню, когда я раскладывала по тарелкам ужин. Бросив взгляд на чересчур размокшую капусту, она заметила:
— В ней столько воды, что она и при желании не утонет.
К ее изумлению — да и к моему тоже, — Ронни, стоявший возле печи, повернулся и воскликнул:
— Оставьте ее в покое, тетя Филлис, она же не мать и она старается изо всех сил.
Тетя Филлис остановилась как вкопанная, слегка повернула голову и одарила брата таким взглядом, что он опустил голову и вновь неловко повернулся к огню, а тетя пробормотала что-то, слов я не разобрала. Но реплику, предназначенную для меня — свой прощальный выстрел, — она произнесла очень отчетливо. Стоя у кухонной двери, повернулась ко мне и, почти белая от ярости, воскликнула:
— Ей-богу, тебе будет что потом расхлебывать!
Когда внешняя дверь с грохотом закрылась, я, все еще держа в руке сковородку, повернулась к Ронни.
— Скажи, ради всего святого, что я сейчас-то натворила? — спросила я. — Все из-за того, что капуста чересчур размокла. Так я ее сейчас еще раз отожму.
Я метнулась в подсобку, но брат поймал меня за руку и успокаивающе проговорил:
— Не обращай на нее внимания. С капустой все в порядке. Эта женщина сошла с ума, ее надо держать под замком. Когда-нибудь с ней случится беда — вот увидишь.
Дон и Сэм приходили к нам каждый день и справлялись о здоровье матери, но Дон никогда не заходил в ее комнату, а оставался в кухне. Но ему так никогда и не удалось побыть со мной наедине или встретить меня на улице, потому что в какую бы смену он ни ходил на шахту, я всегда планировала свои походы в магазины так, чтобы он был в это время на работе.
Сэм сидел на кровати моей матери так долго, как ему только позволяли, — до тех пор, пока она не говорила ему: «Сэм, пора тебе пойти погулять». Или пока он не слышал крик тети Филлис: «Сэм! Эй, Сэм!» Он часто спрашивал меня:
— Могу я чем-то вам помочь, Кристина? Принести уголь или еще что?
И почти всегда я отвечала ему:
— Нет, Сэм, спасибо. Отец уже принес.
Врач стал приходить теперь реже, и как-то отец сердито воскликнул:
— Да если б ему платили за каждый визит, он бы,