мужем из-за зарплаты. Играющая роль свекрови Макбуле постоянно сходила со сцены и подходила ко мне.

— Господин Сулейман, я сойду с ума… Как может человек, все бросив, убежать из дома ради этого придурка, — говорила она.

Рядом с нами крутились Шахин, Лале, Хаккы и Алеко.

Хаккы был сыном няни господина Сервета и в то же время его другом детства. Он проявлял интерес к фокусам и гипнозу. Он походил на калмыка, а широкие брови придавали ему вид шалопая. Он начинал в подмастерьях в Карагезе, а потом стал интересоваться всякого рода фокусами. Даже успел немного побывать медиумом. Закрыв руками глаза, он находил то, что от него прятали… Одним словом, никому не причиняющий вред и живущий в своем мирке бродяга. У нас он следил за гардеробом и другими вещами, то есть состоял в должности бутафора. Хотя, если было надо, мог заняться уборкой и ремонтными работами.

Через несколько дней после начала работы среди нас появилась машинисточка в каракуле господина Сервета. Она занималась тем, что печатала роли.

— Она одна из наших актрис! — поведал мне ходжа сенсационную новость.

Моя интуиция подсказывала мне, что господин Сервет боится обнародовать это. Еще он боялся проблем с семьей.

Знать такие подробности, опираясь только на интуицию, было невозможно. После того как я прижал ходжу, он все рассказал мне. Я понял, что все, о чем он говорил мне, это слова господина Сервета. Наш патрон открыл ему душу. Даже между собой они договорились мне ничего не рассказывать. Ходжа, увидев, что я нахмурился, сказал:

— Не порть себе этим настроение. Ничего не поделаешь. Это же театр. Такое начало было заложено давно. И в конце концов, все ведь у него в руках. Мосты сожжены, бежать некуда. Мы уже в пути.

Я улыбался, словно одобряя его слова. Мне даже показалось, что в чем-то он прав.

Без сомнения, ходжа сразу доложил господину Сервету, что я в курсе всего, потому что в течение двух-трех часов всем все стало известно.

Господин Сервет захотел, чтобы мы между нашими приготовлениями занялись репетицией «Дамы с камелиями». Это было против наших принципов, однако патрон настаивал.

— Разве «Дама с камелиями» не красивое воспоминание для всех нас?.. Кроме того, мы же не собираемся ставить ее в Стамбуле!.. Что, если мы начнем репетировать с артистами, не задействованными в других пьесах? Заставим поработать и Рюкзан. Да и желание есть у бедняжки. Рейхан тоже свободен… Так у нас появится и третья пьеса…

* * *

Это дело мы поручили господину Сервету. Он всегда поступал, как ему заблагорассудится. Но из-за того, что за ним следили, у него всегда был вид школьника, прогулявшего уроки. В одной из комнат начались приготовления к «Даме с камелиями». Мы развлекались тем, что иногда ходили на них посмотреть. Дюрдане, говорившая, что одно время играла в этой пьесе, стала кем-то вроде режиссера.

Между тем как я уже отмечал, формировались группы. В моей были Азми, Макбуле и ходжа. Но ходжа одновременно входил и в другие группы. Например, к патрону…

Среди нас самым одиноким был Нури. По мере необходимости он выходил на сцену, произносил свои монологи и опять забивался в свой угол. Да еще и Ремзие… Она приходила всегда на работу первой, с таким выражением на лице, которое пресекало все попытки завести с ней дружбу. Она всегда была одна. Меня заботил только один вопрос: что делает здесь эта толковая чистосердечная девушка? Как уживется она среди них?

Были и такие, которые обижались на нее за это. Конечно же, во главе всех стояла Макбуле. Она попробовала с ней подружиться, но, поняв, что номер не пройдет, затаила на нее злобу. Иногда она язвительно называла ее «барышня», а иногда просто — «ледышка».

Наиболее бросающейся в глаза особенностью этой одинокой девушки была необычайная простота. Например, она могла лечь на пол, чтобы достать карандаш, закатившийся за шкаф, или пришить пуговицу дядьке, или же принести стакан воды Дюрдане. В противоположность другим, которые сразу обижались на замечания, она с готовностью отвечала: «Поняла!» Она весело смеялась даже над простыми шутками. Она никого никогда не просила о помощи, все делала сама. Когда не могли найти суфлера, она с готовностью работала за него. Она бралась за все, не боясь позора, а когда все получалось, ее глаза просто светились…

Однажды ходжа сидел на Краю подоконника. Неожиданно ноги его соскользнули, и он не смог удержаться. Ремзие, увидев это, быстро подбежала к нему, обняла, и они упали вместе. Ходжа из-за того, что остался под ней, немного расшибся. Ремзие заливалась от смеха. У нее была такая особенность: когда она чего-то стеснялась, то начинала громко смеяться. В конце концов ходжа, приподняв ее, поставил на ноги.

— Смейся, ради Аллаха, я, чтобы тебя рассмешить, готов выброситься с третьего этажа, — сказал он.

Глава одиннадцатая

Наконец-то мы вышли в море. Это была моя первая ночь в море после многих лет. Я находился один на юте, после того как мы отплыли из Зонгулдаге[64]. Лежал, завернувшись в плащ, в кресле-качалке.

Береговые огни, после того как мы взяли курс, быстро исчезли, и мы попали в бескрайние просторы. Птицы, хотя и было темно, все еще продолжали летать.

Я всегда чего-то ожидал от моря. Даже когда-то думал о том, чтобы построить небольшой парусник и на нем пуститься бороздить морские просторы. Ближе к последним годам перемирия, когда я искал работу, мне предложили место секретаря в конторе по перевозкам, которыми занималось одно Сенегальское грузовое судно. Капитан судна да и вся остальная команда были сенегальцами и говорили по-французски. Среди них оказались и те, кто знал арабский. Эта маленькая конторка находилась в одном из удаленных уголков пристани Сиркеджи[65]. Бывая там, я словно попадал в другой мир, где жили люди с другим цветом кожи.

Однако центральный штаб, от которого я тогда все еще зависел, запретил мне работать в этой конторе, тем самым обрекая на голодное существование.

Я вспомнил сейчас эту историю с перевозками под звук вздымающихся под нашим пароходом волн, словно совершил тогда какое-то путешествие. После этого грузового сенегальского судна, которое впоследствии превратилось в полупиратское, свою мечту о путешествиях я осуществил на прекрасном лайнере «Паке», когда впервые отправился во Францию.

Вместе с береговыми огнями погасли и огни на нашем судне. Остался гореть только большой вахтенный фонарь. Я задремал и опять стал видеть сон