Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— При чем тут его честь? В случившемся нет его вины.
— Дипак великолепно играл в крикет, на него имела виды национальная сборная. Его ждала профессиональная карьера — магическое средство, чтобы преодолеть социальные барьеры и стать всеобщим любимцем. Но нам пришлось бежать. Дипак был спортсменом высокого полета, а превратился в лифтера, летающего вверх-вниз по лифтовой шахте чужого города. Представляешь, через что ему пришлось пройти? И вот твой дядя, желая получить повод гордиться собой, вбил себе в голову, что обязан совершить подвиг.
— В крикете?
— Скорее в альпинизме: он должен три тысячи раз проехать по вертикали — в этом своем проклятом лифте — расстояние, равное высоте горы Нандадеви. Этой мечте посвящены последние тридцать девять лет его жизни. Но теперь наниматели хотят ее у него отнять, хотя цель совсем близка. Я не могу этого допустить.
— Почему именно три тысячи Нандадеви?
— А почему нет?
Санджай уставился на тетку. Услышанное его сначала позабавило, потом поразило: оказалось, что Лали даже не думает шутить!
— Как мне помочь ему три тысячи раз вскарабкаться на Нандадеви? — продолжала она. — Тем более что у меня даже на домашней стремянке начинает кружиться голова.
— Простейший способ — подменить Риверу на несколько дней. Ты на это намекаешь?
Трубач доиграл мелодию, спрятал в футляр инструмент и собрал монеты, брошенные щедрыми прохожими и не попавшие в шляпу.
— Лали, я не все тебе рассказал. У меня своя компания в Мумбаи. Я отвечаю за сотню с лишним людей. Я прилетел в Нью-Йорк не просто так, а чтобы поправить свои дела.
— Ты такой важный человек, что немного побыть лифтером — это ниже твоего достоинства?
— Я не это имел в виду.
— Именно это ты и имел в виду.
— Я не столько важный человек, сколько очень занятой.
— И твои занятия важнее помощи твоим родственникам.
— Не играй словами, лучше поставь себя на мое место. Как бы я справился со своими делами, если бы ночами катался вверх-вниз на лифте?
— Позволь задать тебе вопрос. Что ты знаешь о своих сотрудниках? Ты знаком с их женами, знаешь, как зовут их детей, их дни рождения, привычки, радости и горести?
— Как это возможно? Говорю же, их больше сотни!
— С высоты своего пьедестала ты мало что можешь разглядеть. А Дипак все знает о жизни обитателей своего дома. Большинство из них считает его простаком, занимающимся мелочами, а он оберегает их изо дня в день, знает их, возможно, даже лучше, чем они знают сами себя, он — их защитник. Дипак — их проводник. А ты кто такой?
— Я не ставлю под сомнение человеческие качества твоего мужа. Жаль, если у тебя создалось такое впечатление, я этого не хотел.
— Удели мне еще минуту, — попросила Лали и запустила руку в свою сумку.
Достав из кошелька монету в двадцать пять центов, она положила ее Санджаю на ладонь и заставила его сжать пальцы в кулак.
— Переверни руку и разожми кулак, — приказала она.
Санджай послушался, и монета упала к его ногам.
— Вот что произойдет с твоим богатством в день твоей смерти.
После этих слов она ушла.
Взволнованный Санджай подобрал монету. Потом он посмотрел на листву большого китайского вяза у себя над головой, еще сильнее разволновался и побежал вдогонку за теткой.
— Сколько ночей? — спросил он, догнав ее.
— Несколько недель.
— Я не собирался оставаться в Нью-Йорке так надолго.
— Главное — захотеть, тогда все получится. Или такой важный человек, как ты, не принадлежит себе?
— Не сочти это за грубость, но ты мастерски манипулируешь людьми!
— Благодарю за комплимент. С какого дерева ты свалился? Ну так как, да или нет?
— Десять ночей, а потом тебе придется подыскать кого-то еще.
— Я сделаю все возможное.
— Хватило бы простого «спасибо».
— Ты сам будешь меня благодарить! Уверена, этот опыт пойдет тебе на пользу.
— Каким образом, хотелось бы мне знать?
— Разве ты не придумал систему для знакомства людей?
— Откуда ты знаешь?
— Я тебя погулила.
— Что ты сделала?
— Включила компьютер и стала искать информацию про тебя. Человек, выдающий себя за звезду хай-тека, обязан знать, что такое «гулить». Ты меня пугаешь!
— Гуглить!
— А я что говорю? Твоя цель — соединять людей, а здесь тебе предоставляется возможность научиться их узнавать. Обратись к Дипаку, у тебя есть несколько дней, чтобы он тебя научил. Как только мы добьемся для тебя контракта, все войдет в норму и ты сможешь начать работу.
— Какой еще контракт? — испугался Санджай.
Лали чмокнула его в лоб и быстро зашагала прочь, прижимая к себе сумку.
День, когда я вернулась домой
Я добралась до Пенн-Стейшн и решила не ехать дальше в метро. Я так восхищалась нью-йоркским метро, когда приезжала из своего Коннектикута, а теперь оно внушало мне ужас: вагоны вечно набиты битком, я боюсь задохнуться в толпе.
Я должна научиться жить на другой высоте, теперь у меня другой горизонт — торсы снующих вокруг меня людей. Разве можно злиться на них за то, что они меня толкают? Как ни странно, от тех, кто не отрывается от экрана смартфона, исходит меньше опасности: они бредут опустив голову и я попадаю в их поле зрения.
На тротуаре меня ждал Дипак. Верный себе, он открыл дверцу такси, даже его «здравствуйте, мисс Хлоя» прозвучало привычно. Папа отдал мне мой планшет, достал из багажника кресло, разложил и постарался подставить его мне как можно удобнее. Под бесстрастным взглядом Дипака, делавшего вид, будто все совершенно нормально, я переползла в кресло.
«Они счастливы, что вы вернулись домой», — прошептал Дипак. Я не сразу поняла, о ком он, но потом подняла глаза и проследила за его взглядом. Все соседи прильнули к окнам: Уильямсы, Леклеры, Зелдоффы, Грумлат и даже Моррисон.
Миссис Коллинз встречала меня в холле — как всегда, радостная. Она обняла меня и расцеловала. Папа захотел подняться в квартиру раньше меня и включить всюду свет. Дипак повез его наверх, а миссис Коллинз решила побыть со мной. Она молчала, но, когда мы услышали, что кабина едет вниз, прошептала мне на ухо, что я сногсшибательная красавица. Это прозвучало как секрет, которому полагалось остаться между нами, и вид у нее был такой искренний, что я ей поверила.
Дипак крепко взялся за рукоятки моего кресла. Я должна была привыкнуть к мысли, что у меня больше нет ног, остались только руки, на них вся надежда. Это очень важно, и через считаные минуты Дипак наглядно мне это показал. Мы подняли миссис Коллинз на шестой этаж, а на седьмом я увидела, что Дипак плачет. Я взяла его за руку, как иногда делала в детстве, это получилось само собой, — наверное, сыграла роль разница в росте, которая теперь появилась вновь. Я сказала ему, что за этот день и так пролито много слез. Он вытер глаза и дал мне слово, что больше это не повторится. И когда мы приехали на мой этаж, он не стал толкать мое кресло, а остался стоять у своего полированного рычага. «То, что было в холле, произошло в последний раз, — предупредил он меня. — Вам не нужен ни я, ни кто-либо еще. Прошу вас, — он указал рукой на выход, — это лучшее, что я могу сейчас сделать».
