— Окажись я твоей студенткой, я была бы самой худшей. И это меня радует.

С этими словами Хлоя отъехала от столика и направилась к дверям.

На выходе из кафетерия Джулиус ее догнал:

— Ничего не выйдет, все сразу увидят, что это саботаж.

— Ничего они не увидят, у меня все продумано до мелочей.

— Все шишки посыплются на твоего лифтера.

— У него будет алиби. Он же совершенно ни при чем!

— В лучшем случае ты выиграешь две-три недели.

— И спокойствие для тебя. Тебе ли жаловаться? — И Хлоя покатила быстрее.

— Уймись! У меня такое впечатление, что я уже на скамье подсудимых. В конце лета меня должны принять в штат факультета, в этом году решается мое будущее. Вот я и вкалываю как одержимый! Вспомни, как было раньше: когда ты пропадала на съемках своего легкомысленного сериала, разве я сетовал на твое отсутствие, разве упрекал тебя за каждую неделю, проведенную на Западном побережье? Нет, я уважал твой труд и стойко мирился с одиночеством.

Она резко остановила кресло и обернулась:

— У моего легкомысленного, как ты говоришь, сериала были миллионы зрителей. Наша жизнь изменилась, но ты проявил постоянство. Пойми, я не могу вечно быть перед тобой в долгу и чувствовать себя виноватой.

Джулиус погладил ее по щеке.

— «Лучше всего у нас получается то, что мы делаем по доброй воле», — повторил он. — Когда я с тобой, я не ощущаю принуждения.

— Оставь свои красивые речи для студенток и забудь все, что я наговорила. Мне меньше всего хочется ссорить тебя с твоими священными принципами.

— А ты забудь свой неосуществимый проект. Постарайся сосредоточиться на светлой стороне происходящего: если лифт переделают, мы сможем выходить из дому, когда нам вздумается.

— Конечно, ты прав, — спокойно ответила она.

— Быть правым — моя профессия, — отозвался Джулиус любезным тоном.

Он пообещал позвонить ей вечером, может, даже поужинать вдвоем, общаясь по видеосвязи. Потом поцеловал — украдкой, потому что вокруг сновали студенты, — и заторопился в аудиторию.

Хлоя поехала вдоль Вашингтон-сквер-парка по 4-й улице. Она была глубоко разочарована, но, вопреки тому что сказала Джулиусу, вовсе не собиралась отказываться от своего плана.

Ривера наблюдал за задремавшим в кресле Дипаком. Он охотно дал бы ему поспать, если бы не смертельная скука.

— Спасибо за книжку, — проговорил он нарочито громко.

Дипак вздрогнул и сел прямо.

— Ты отлично знаешь, что книга не от меня.

— Но принес ее ты.

— Тебе еще не опротивели детективы?

— Нет, это хорошее развлечение.

— В них всегда одно и то же: преступление, пьяница-полицейский, следствие, неудачная любовь и в конце изобличенный преступник.

— Именно это мне и нравится. Главное — суметь распутать дело раньше сыщика.

— Я бы предпочел, чтобы автору хватило смелости написать про то, как убийца уходит безнаказанным и оставляет всех с носом.

— Что за мысли? На тебя совсем непохоже!

— Пройдет еще несколько дней — и вообще все изменится до неузнаваемости, старина.

— Если все так безнадежно, зачем ты теряешь время и натаскиваешь племянника?

— Разве ты не веселился, слушая про его подвиги?

— Признаться, ты здорово меня рассмешил.

— Наверное, спрашивать об этом глупо, но скажи: кто вспомнит через несколько лет о нас, о нашей работе? Ты хоть думаешь иногда о том, сколько профессий исчезло без следа? Кто теперь вспоминает о профессионалах былых времен, об их трудолюбии? Взять хотя бы фонарщиков, славных ребят, веками освещавших города. С вечера до утра они сновали по улицам со своими шестами. Я вот думаю: сколько километров тротуаров освещал один такой фонарщик? К концу своей трудовой жизни он наматывал несчетные тысячи миль! А теперь их ремесло ушло в небытие, погасло, как пламя в фонарях, еще при жизни последних из них. Сколько осталось тех, кто знает, что они вообще существовали? Хотя, если хочешь знать, в Индии до сих пор сохранилось много лифтов вроде нашего. И мой племянник, вернувшись туда и войдя в такой лифт, обязательно вспомнит меня. А пока он будет меня помнить, я буду существовать. Для этого я и стараюсь — чтобы выиграть немного времени, прежде чем кануть в неизвестность.

Ривера, слушая коллегу, становился с каждой секундой все серьезнее:

— Признайся, пока я глотаю детективы, ты, часом, не сочиняешь стишки?

Дипак пожал плечами. Ривера поманил его пальцем.

— Хочешь, чтобы я поправил тебе подушки?

— Отстань ты от моих подушек! Ты вот что, возьми вон из того шкафа мою форму. Отнеси ее отутюжить, потом отдай племяннику, это будет правильным завершением его стажировки. Скажи ему, что эту форму носил Антонио Ривера, отдавший своему ремеслу тридцать лет. Повторяй ему мое имя, пока он не заучит его наизусть.

— Можешь на меня рассчитывать.

— И не забывай приносить мне конфеты.

Дипак подошел к кровати, потрепал Риверу по плечу, забрал из шкафа униформу и ушел.

Хлоя повесила трубку. Ей звонил отец — предупреждал, что вернется поздно. Когда ее мобильный зазвонил снова, она, увидев, что это Джулиус, не стала отвечать и взяла книгу.

В главе, которую она читала, повествовалось о дружеском пикнике на лужайке Томпкинс-сквер.

Она прервала чтение и задумалась. Ей очень не хватало ее квартирки в Ист-Виллидж и много чего еще. Как она любила делать покупки в магазинчике деликатесов на углу Авеню B и 4-й улицы, лакомиться мороженым на 7-й улице, заглядывать в антикварную лавку на 10-й улице, делать маникюр за 15 долларов у китаянки, копаться в старых книгах в чудесном букинистическом магазине Mast Book на Авеню A! А винный подвальчик в нескольких шагах оттуда, а Goodnight Sony — ее любимый бар! Она могла бы бывать везде, кроме разве что подвальчика — уж больно узкая там дверь. Ей недоставало не только всех этих мест: перебраться в другой район значило изменить всю жизнь. Когда она последний раз провела вечер в компании друзей? Сколько из них навещали ее в больнице? В первые дни от визитеров не было отбоя — а все телевидение, сообщавшее о случившемся во всех подробностях. В следующие недели, когда участь виновников стала интересовать публику больше, чем положение пострадавших, поток поредел, а под конец ее уже никто не навещал. Нью-Йорк жадно ловил более свежие новости.

Теперь со всеми этими людьми можно было бы снова связаться, но она этого не делала — наверное, мешала гордость.

Этажом ниже миссис Уильямс светилась от радости: наконец-то она устроит званый ужин! Пора вернуть этому дому былое величие! Что толку проживать по престижному адресу, если квартирой невозможно пользоваться так, как хочется? У Грумлата, несомненно, есть нюх.