У Жюля Верна есть повесть про людей, всю жизнь проведших в заброшенной шахте. Когда через много лет пришли спасатели, молоденькая девушка, родившаяся там, наотрез отказывалась подниматься наверх, уверяя, что ничего хорошего в солнечном свете не видит. Очевидно, и я так же зажалась в своем горе и жила, как могла. Но организм полез со своими прострелами, давлением и остеохондрозами. Вот я и взяла собачку Тучку и котенка Барбариску.

Они такие забавные! Барбариска сразу же привыкла к лотку, а Тучка вредничает. Ничего, научим.

* * *

Муж, в отличие от меня, был очень аккуратным человеком. Приусадебный участок был образцово-показательным. Все по струнке, все прополото, прищипнуто, полито.

Я занималась живностью. Такое вот разделение интересов было.

В этом году огородом занималась я сама. Старалась изо всех сил, чтоб было хотя бы не хуже. Не получилось.

Пришли знакомые. Сказали, что сразу видно, что нет хозяина. Меня почему-то это так покоробило. Я и сама вижу, что не так. Скорее всего, никто меня обидеть не хотел, просто дань уважения Гениной памяти. А я про себя, в который раз, расстроилась, хоть виду и не подала. Это странное и не характерное чувство, подсознательная готовность быть обиженным. Хорошо, что заметила. Учту.

К концу лета сделала для себя выводы. Так же хорошо обихаживать огород я не смогу. Засею все газоном.

* * *

Встретила на улице знакомую. Глаза заплаканные. Накатило. Она уже одиннадцать лет как вдова. Меня предупредили, что эти накаты теперь будут на всю оставшуюся жизнь.

Чего-то бегаешь, суетишься, занимаешься хозяйством, внуками, даже смеешься.

И вдруг накатит.

Без всякой причины. Его нет. Нет его.

И утешать тут бесполезно, и самой сдерживаться нет смысла. Проще и легче проплакаться и идти жить дальше. Как часто у других такие накаты бывают, не знаю. У меня то три раза на дню. То на пару недель затишье. Такие вот дела.

* * *

Недавно умер наш общий с мужем друг и коллега. Так же внезапно и быстро. Мы дружили семьями, Я пришла к его жене, накануне похорон. Посидели в скверике на лавочке. Поговорили по скорбным делам. На следующий день я не смогла заставить себя даже зайти на отпевание. Надела темные очки и сидела на лавочке у церкви. Не поехала ни на кладбище, ни на поминки. Об этом мы договорились с подружкой накануне. И все равно это печальное событие эмоционально отбросило меня на восемь месяцев назад. Тяжело. Дома сбила давление, поплакала. Пирожков мне принесли, помянула в одиночестве. Утром встала, пошла кормить кур, перепелок, щенка, котенка. Начала возиться в огороде.

* * *

«Миленький мой!» – без конца повторяла героиня не помню какой пьесы. А я думала, что я одна такая. Только фраза, конечно, своя. Я ее всю жизнь повторяю с того момента, как полюбила моего Гену. Дружили мы четыре с половиной года. Прессинг с обеих родительских сторон был очень сильный. Но в конце декабря 1974 года мы наконец-то поженились и до сорокапятилетия со дня свадьбы не дождались одну неделю.

А я все эти сорок девять лет со дня нашего знакомства повторяла фразу, обращенную к нему. Как заклинание или молитву, даже когда была зла или обижена. В жизни-то ведь всякое бывает.

И вот его не стало. А мне не верится. Умом понимаешь, а на задворках подсознания вертится и вертится реплика, которую знали только мы с ним.

Прошло чуть ли не полгода. Я старательно занимала голову Боженькиной молитвой, чтоб заглушить внутренний вопль. А на ее фоне эта фраза, как метроном в висок. Посреди дня за каким-нибудь делом мелькнет. Ослепит, выведет из и без того хрупкого равновесия.

Когда я заметила, что целый день брожу по дому и без конца вслух повторяю ее, испугалась. Позвонила специалисту по этим делам. Она меня успокоила, сказала, что со многими так бывает. Ну и что, что я к нему обращаюсь, как к живому. В этом нет ничего плохого.

Я перестала себя сдерживать и контролировать по этому поводу. Ситуация постепенно сошла до комфортного минимума, который не производит тягостного ощущения.

* * *

Мой муж был очень сдержанным человеком. Не любил «телячьих нежностей», всех этих обнимашечек. В последние дни, когда он иногда сидел на краю кровати, опустив ноги, раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь унять боль, я садилась сзади и обхватывала его ногами и руками. Биологическое тепло хоть как-то согревало. И он говорил, что ему становилось легче. Я не экстрасенс, и скорее всего ему просто хотелось сказать мне приятное. Но из меня уходили силы. Я старалась хоть как-то продлить ему жизнь. Хоть как-то. Старалась…

В те дни мне на глаза попались стихи, прямо в кон. Я их выучила и почти все время, пока он был жив, про себя их бормотала.

Написала их Валентина Беляева.

* * *

У психологов и психотерапевтов есть такое понятие, десенсибилизация называется. Это когда пациента заставляют десятки раз рассказывать про свою проблему. Человек уливается слезами, повторяя во второй, пятый, десятый раз. Продолжается это до тех пор, пока эмоция не исчерпается до конца, и пациенту уже не хочется не то что плакать, разговаривать об этом. Все, с этого момента большая часть проблемы решена.

Процесс этот может затянуться надолго, если в роли помогающего выступает близкий человек. Но что делать, когда другого выхода нет. Своих доченек я слушала в тяжкий период их жизни одну два года, другую каждый день пять (!) лет. Не то чтоб это хорошо отразилось на здоровье, но кроме меня им помочь было некому.

В моем горе у меня нет человека, который бы выслушивал стоны и слезы в таком количестве времени, а на профессионального психолога, который помог бы быстро и качественно, нет средств.

Вот я и прибегла к десенсибилизации самостоятельно. То, что на бумаге изложен вопль моей души, как раз и называется этим словом.

Я перечитывала некоторые главы по многу раз и плакала до тех пор, пока не стала в состоянии прочитать их вслух женщине, прошедшей через это горе пять лет назад. И она дала добро на обнародование этих записей. Вдруг кому пригодится.

Понимаю, что реакция будет неоднозначной. И злых языков, точнее неадекватных реакций, не меряно. Но я это сделала прежде всего для себя и своей семьи.

* * *