Скворцова провела отвратительную, беспокойную ночь, терзаемая беспорядочными ночными кошмарами. Шелковые простыни жгли, будто раскаленные железные листы. По углам комнаты что-то беспрерывно шуршало, скрипело: то ли дворцовые домофеи (если они тут были вообще, место весьма шумное), то ли мыши… Или, скорее всего, плоды распаленного криминальным чтивом воображения. А еще кто-то осторожно стучал в дверь, причем дважды за ночь. Марине удалось вздремнуть лишь под утро, когда ужасные сновидения отступили, растворившись в сером предрассветном сумраке.

Проснувшись, она почувствовала себя совершенно разбитой и с холодком в груди подумала, а уж не решил ли неизвестный убийца отравить и ее за компанию. А вдруг уже злоумышленник догадался, что она — самозванка?! Положительно, в домишке Тавеля спалось и спокойнее, и приятнее.

Впрочем, у покоев принца были свои немалые преимущества: роскошная ванная комната с горячей водой. Не колеблясь ни секундочки, Марина высыпала в воду содержимое тонкой работы флакона, какую-то душистую разноцветную соль. Ничего, его высочество не обеднеет, а ей процедура пойдет на пользу здоровью и для поддержания неземной красы. После ванны стало легче, исчезла усталость, и напряжение в мышцах шеи прошло. Встреча с принцем была намечена гораздо позже, ближе к полудню, так что оставалось время и на завтрак, и на проверку кое-каких предположений.

Одевшись с большим тщанием и воспользовавшись очередной порцией иллюзатора, девушка позвонила в серебряный колокольчик. Не прошло и минуты, как в дверь с почтительным поклоном вошел Ланн.

— Доброе утро, ваше высочество! Как изволили почивать?

— Могло быть лучше, — сухо ответила Марина и, чтобы прервать дальнейшие расспросы о самочувствии, сообщила о своем намерении позавтракать в одиночестве.

Камердинер понимающе кивнул:

— Что прикажете подать, ваше высочество?

— На твое усмотрение. И без изысков, поживее!

Долго ждать не пришлось. Ланн прекрасно знал утренние запросы своего господина, и принес омлет, кофе с молоком и свежие булочки. Не затратив на еду много времени, девушка вышла из покоев. Она решила пока что отодвинуть задуманный еще с вечера эксперимент и потому — отправиться на верховую прогулку пораньше.

В коридорах дворца все было, как вчера, те же прохладно-вежливые приветствия, и те же физиономии. Правда, одна деталь бросалась в глаза: по меньшей мере, половина придворных-мужчин водрузили на головы шляпы именно так, как это вчера сделал принц, то есть Марина… Кавалеры раскланивались, перья закрывали чуть ли не все лицо, шляпы неуклюже соскальзывали на пол, но их владельцы, ничтоже сумняшеся, водружали головные уборы в прежнее положение. Гордились принадлежностью к высокой моде…

Впереди в коридоре мелькнула рыжая грива волос Велирин. Не желая с ней встречаться, Марина отступила назад и потянула на себя ручку двери, ведущей на подсобную лестницу. Обычно ей пользовались слуги и изредка — их господа, желающие по своим личным причинам избежать чужого внимания. Лестница вела прямехонько к кухонным подвалам, а оттуда было несколько путей: хоть в сад, хоть к конюшням. Хотя, говорят, во дворце была уйма потайных ходов, о существовании которых помнили лишь крысы, да предки, давно призванные в чертоги Знающего.

Затертые до сального блеска каменные ступени скупо отражали блики светильников, редко развешенных по стенам. Холодно, неуютно, пахнет сыростью. Марина не собиралась тут задерживаться и торопливо спускалась все ниже. Она притормозила шаг, услышав доносящиеся снизу голоса, которые словно были разбавлены полумраком.

Кажется, разговаривали двое подростков, да к тому же шумно торговались. Один требовал сбавить цену за некую заманчивую вещь, второй бранил его, на чем свет стоит, и уступать не собирался. Из праздного любопытства Марина наклонилась над перилами, и на следующей лестничной площадке увидела мальчишек: тот, что настаивал на высокой цене, был краснощеким крепышом лет десяти — двенадцати, в мундирчике пажа с гербом герцога Дальмьена, а второго рассмотреть не удалось. Заметив принца, пацан дал стрекача.

Крепыш что-то шустро спрятал в рукав, и алые розы на его толстых щечках моментально сменились белыми. Он был явно напуган, убежать не сообразил, поклониться, как следует, не смог. Это показалось педагогу и воспитательнице из детского лагеря странным. Вроде бы ситуация не несла никакой угрозы: ну мало ли за какие сомнительные ценности один мальчишка требует деньги с другого?.. Чего испугались-то?

— Иди-ка сюда, малыш.

Тот нехотя повиновался, еле переставляя ноги. Спохватившись, он все-таки с претензией на элегантность сорвал с себя зеленый берет с петушиным пером, и лихо подмел им пол перед собой. Марина подавила улыбку и придала голосу нужные строгие нотки:

— Как тебя зовут? — Спросила она, покровительственным жестом положив руку на плечо пажу.

— Ва-ва-ва… — забормотал мальчик, которому, похоже, уже мерещились розги. — Ваккиер, ваше королевское высочество.

— Но почему же ты, Ваккиер, дрожишь и заикаешься? Ты украл что-нибудь? Поступок, недостойный дворянина, особенно, состоящего на службе у герцога… Что он сказал бы, а?

Паж мгновенно залился краской, да так, что Марина уже забеспокоилась, не лопнут ли у него щеки.

— Нет, ваше королевское высочество, я не вор! А если и таскаю кое-что, так только сласти у кухарки.

— Так в чем же дело, эльд мой?

Обращение «эльд» явно подкупило Ваккиера, вряд ли хоть кто-то так его называл, нос пока не дорос.

— А вы не выдадите меня, ваше королевское высочество?

— Клянусь эрсой! — Торжественно заявила Марина: нутром чуя, что сейчас услышит нечто очень важное.

— Хорошо, я…все вам открою, ваше королевское высочество… Вы, наверное, знаете, что герцогиня Вале, жена моего сюзерена, до смерти любит своих левреток?

Марина обескуражено кивнула, хоть и не знала ничегошеньки.

— Так вот, — продолжал мальчик, — она носится со своими шавками, как домофей с веником, и каждое утро самолично выводит на променад. А позавчера утром вдруг зовет меня и говорит своим гнусавым голосом: Вакки, дружочек, выведи моих крошек! А сама добавляет, мол, нездоровится… Будто я слепой, не вижу, как она лицо платочком прикрывает! Ясный перец, получила от герцога кренделей! Они же миром никак жить не могут, то он ее поколотит, то она его!

Скворцова пропустила мимо ушей интимные подробности семейной жизни родовитой четы, однако торопить рассказчика не стала, всем своим видом выражая заинтересованность.

— И мне, ваше королевское высочество, пришлось тащить за собой свору мелких, противных, лысых шавок! А они такие злющие, норовят цапнуть за ногу! Я увел их в парк, между прочим, семь штук. И следил, чтобы поводки от шлеек не перепутались. Тут одна, самая мелкая, самая гадкая, ка-а-ак сорвется! Ка-а-ак помчится! — Паж выпучил глаза от возмущения. — И ну в кусты! Я отвел остальных псин в покои герцогини, а потом пошел искать, иначе попало бы мне.