Манёвры охватили оба берега Луары. Конец лета где-нибудь под Тверью или Тулой — лучшее время для экзерциций. Ни дождей. Ни изматывающей жары. Но Франция — щедрая на солнце страна. Много света. Мало тени. И лишь тонкие паутинки, несущиеся по воздуху, напоминают о близком пришествии холодов. О совсем иной, не сиротской, киснущей в грязи осени, а о сухой, грушёво-виноградной, душистой чаровницы с красными от давленых ягод пальцами.

Больно щемило сердце при мысли о доме. Куда командующий будет выводить корпус под зиму? По расквашенным дорогам? На неготовые квартиры? Почему там, наверху, никогда не думают о мелочах? Государь рад, как дитя, ладно слепившемуся в Аахене союзу. Англичанам всего и возвращаться-то — за пролив. А русским? Куда Макар телят не гонял. И хоть бы задумалась августейшая голова, сколько народу потеряют войска на марше от одной простуды. Царю что? Сиди в тепле у камелька и знать не знай, как там маршируют по родному бездорожью тридцать тысяч пеших!

Досадно. Да делать нечего. Сейчас не об этом речь. Нужно себя показать. И Воронцов с ног сбился, готовя корпус к манёврам. Для монархов всё — игра. Съехавшиеся в Париж величества решили воспроизвести вживую сражение при Исси. Разослали нескольких свитских генералов, требуя с неукоснительной точностью повторения событий четырёхлетней давности. Нашими командовал сам государь. За пруссаков играл Веллингтон. Французов изображали австрийцы. При этом не забыто было ни форсирование реки, ни прицельный огонь по мишеням, ни быстрота марш-бросков. Где их показывать-то ещё, как не на манёврах?

Коль скоро Михаил не командовал, то стоял на холме в окружении своих и чужих штабных, заложив руки за спину, и смотрел вниз с видом обречённого. Ничего он уже не мог поправить. Если его ребята собьются, совершат оплошность, там же, на месте, некому будет быстро переменить решение, отдать новый приказ, удачным манёвром затушевать досадный промах... Император своим присутствием только вгонит солдат в робость. Усугубит провал.

Но нет, отыграли как по ногам. На бледные щёки Воронцова вернулся румянец. Губы сложились в едва приметную усмешку. А когда принесли результаты стрельб, то совсем заулыбался генерал, поднял руку в неуставном движении, протёр платком лоб.

Лучше всех отстрелялись его егеря. А гренадеры удержали не любимую всеми континентальными войсками одну линию атаки. Европейские армии предпочитали наступать колоннами. Прямой строй их смущал. Тут короли — англичане. Оказалось, что и наши не лаптем щи хлебали. Сохранили линию в абсолютном порядке, не сбившись с шага на переходе в полмили. А потом по сигналу дивизионных генералов пошли в атаку. Холодную. Штыковую. На которую граф убил столько времени. Жаль — манёвры. Всё понарошку. А то положили бы во чистом поле союзников. Не должно армии терпеть возле себя вооружённых людей в чужой форме.

— Блестяще, Майкл! — Веллингтон поднимался на холм, чуть запыхавшись. — Я играл за пруссаков и потому побит. Не жалко. Но ваши! Хотел бы я иметь таких солдат в Испании.

Итоги манёвров подводились не в связи с победой или поражением по сценарию. Значение имела точность исполнения команд. Скорость движения. Боевые навыки. В этом британцы всегда надеялись быть первыми. И редко обманывались. Это пруссаки с австрийцами вечно спят.

Стали считать.

— Ничего, ничего, — подбадривал себя Артур. — Идём голова к голове. Сколько времени вам понадобилось на форсирование реки? Час двадцать? Не может быть! А сколько переправилось? Всё?

Он уже чувствовал, что его люди отстают. Несильно, но отстают. И злился. И смеялся. И был готов наорать на Майкла: отчего у того солдаты двужильные?

— Поздравляю, — хмурясь, протянул руку. — Ну да ладно. Вам эта победа нужнее, чем мне. Будем надеяться, ваш государь заметит и оценит выучку войск.

Государь заметил. И оценил. Неуставную атаку «юринь». Варварский способ переправы, когда всадник, чтобы облегчить коня, сам соскальзывал в воду и плыл рядом. А ещё ту неуловимую вольность, с которой держались младшие и старшие чины. Неизменное офицерское «вы» и неумение рядового застывать столбом при малейшем окрике. Всё это император видел и хмурился. А когда манёвры подошли к концу, не поднялся на холм, чтобы выразить своё удовольствие. Сел на подведённую лошадь. Ускакал в Париж, где должен был состояться парад. Солдатам туда ещё часа три топать.

— Майкл, я минутами не понимаю вашего государя, — обиженно бросил Веллингтон. — Ему не понравилось?

Воронцов только развёл руками.

— Его величество больше ценит плац.

— Тогда и ваши, и мои части в заднице, — огрызнулся герцог. — Австрийцы и пруссаки придерживали своих. Щадили для дальнейшего. Вон они уже перестраиваются и поворачивают с поля. А я бы хотел дать людям часок отдохнуть.

Воронцов бы тоже этого хотел. Но где там? Нужно было выводить полки на дорогу и маршем двигаться к столице, на ходу снимая с телег и переодеваясь в парадную форму. Между тем немецкие союзники выглядели куда приличнее русских. Да и посвежее. Они явились к началу аллеи Елисейских полей на час раньше отряжённых для парада воронцовских полков. И стояли там, недовольно переминаясь с ноги на ногу. Русских встретили презрительным гулом.

— Вы плетётесь, как черепахи, — рассерженным шёпотом передал Михаилу Семёновичу мнение императора подскакавший к нему адъютант Соломка. — Государь уже успел принять ванну и переодеться. А вы только показались. Полный конфуз.

Граф снова спал с лица. Усталый, пропылённый, на взмыленной лошади, он выглядел не лучшим образом. И ему неприятно было явиться в таком виде перед царём. Тем более что тот пылал праведным гневом.

— Что за шаг у ваших людей? — приветливое лицо Александра исказилось раздражением. — Вы не понимаете, что позорите меня перед союзниками?

«Он хоть знает, что мы выиграли манёвры?» — возмутился в душе Воронцов.

— Отвечайте, когда вас спрашивают! — воскликнул государь. — Каков вид!

Михаил Семёнович почувствовал, что вот-вот сорвётся. Возле него стояли собственные штабные офицеры. Со всех сторон их окружали чужие, приметно ухмыляющиеся лица. Император распекал командующего при союзниках, как мальчишку флигель-адъютанта.

— Ваши люди способны сорвать любой праздник! Где вы выучились такому шагу?

Воронцов ощутил, что его голова, пылавшая огнём, стала вдруг ледяной.

— Этим шагом, ваше величество, мы дошли до Парижа.

В горле у государя булькнуло. Сразу стало заметно, что он похож на покойного отца, несмотря на нежное лицо и самые изысканные манеры.

— Теперь понятно, почему вы тащились сюда два с половиной года, — бросил Александр Павлович по-русски, так чтобы слышал один граф. И, обернувшись к высоким сторонам союзного командования, продолжал по-французски: — Прошу прощения, господа, за нерасторопность моих подданных. Обещаю к следующим манёврам вышколить их хорошенько.

Австрийский император Франц I, длинный, флегматичный, с бледным лицом, тронутым рябью, протянул: