— Но ты же не откажешься свидетельствовать в пользу детей, — еще спокойнее, с необъяснимой уверенностью сказал Гриша.

Черт! Да они обвели меня вокруг пальца! А ты идиот, мой милый! Дубина ты стоеросовая. Сказать «нет» — значит подвести бедных крошек. Бросить на произвол судьбы не то в Химках, не то в Мытищах. Лишить законного (три знака вопроса в этом месте) права на квартиру. Сказать «да» — значит благословить Женину аферу. А то, что это афера, у меня сомнений больше не было. И в том, что Женя — банальная провинциальная потаскушка, — тоже. Взяла волосы очередного любовника, от которого случайно залетела, и виртуозно приплела нас всех к своим грязным делишкам. А ведь сразу было видно, что квартира так сильно ее интересует не только с точки зрения ностальгических воспоминаний о золотых днях любви. У таких щук, как она, золотые дни выпадают только на те числа, когда в нотариальной конторе они получают сертификат на собственность. Вот это действительно праздник так праздник. Красный день календаря. Все остальные дни проходят у них по разряду порожняка.

Гриша смотрел на меня въедливым скорбным взглядом. «Дети! — было написано в его влажных глазах, где мольба необъяснимым образом сочеталась с напористостью. — Дети! Подумай, что с ними будет!» Я понял, что сдаюсь. Он меня взял.

— Да, — тяжело произнес я, отпуская его воротник. — Конечно. Я никогда не свидетельствую против детей.

Вы когда-нибудь становились персонажем фантастического романа о межгалактических войнах? А комедию абсурда разыгрывали? А главную роль в пьесе из жизни сумасшедшего дома вам предлагали? Что, и весь вечер на манеже вы не получали пинков под зад, вызывающих гомерический смех публики? Нет? Так вам крупно повезло. В отличие от меня. Меня поимели по полной программе. Акция «Отсуди квартиру и имей всех в виду» день ото дня набирала силу. Женю зашкаливало. Она носилась по инстанциям закусив удила, яростно выгрызала свой кусок пирога, и мы носились вместе с ней, и мы выгрызали ее кусок пирога — сидели в бесконечных очередях, заглядывали в глаза чиновникам и жестом, доведенным до автоматизма, все двигали и двигали по блестящим столешницам пухлые и не очень конвертики — от себя, от себя, от себя. Конвертики растворялись в бездонных чиновничьих карманах, ящиках столов и кожаных папочках. Н-да. Конвертиков в киоске «Роспечати» было куплено немало. В дело пошли все. Ни одного возврата не случилось, и мы как идиоты радовались, что удачно свидетельствуем в пользу детей. Мы — это я, Наталья и Денис. Алену Гриша решил к нашей деятельности не привлекать, за что я был ему чрезвычайно благодарен. Удивительно, но остатки здравого смысла и чувства приличия в нем еще бултыхались. Ольга тоже осталась неохваченной. Гриша дулся на нее за то, что она отказалась вместе с ним нянчиться с Женей и ее ребенком, и на время вышеупомянутой акции отлучил от царского тела. Наказал. Ольга бровью не повела, чем очень удивила Гришу. Он думал, она будет рыдать, ползать на коленях и умолять, чтобы ей тоже разрешили порыться своим совочком в общей песочнице. Ничего подобного не случилось. Ольга ни на секунду не почувствовала себя отставленной в сторону. Разумеется, она знала о нашем копошении с анализами ДНК и установлением отцовства, знала о далеко идущих Жениных планах насчет квартиры, но относилась к ним абсолютно равнодушно. Ей было не до нас. Наталью с Денисом привлекли по необходимости: чем больше свидетелей, тем легче выиграть бой.

Я долго размышлял над тем, стоит ли мне говорить Наталье и Денису о своих подозрениях. Я имею в виду подозрения в том, что Женя — аферистка и Наш бывший друг не является отцом ее гипотетического ребенка. Не сказать — нехорошо. Сказать — тоже. Во-первых, я мог ошибаться. Чутье чутьем, но доказательств того, что Женя — воровка чужого отцовства, у меня не было никаких. Во-вторых, мне казалось, что моя честность в какой-то мере может стать тем самым пресловутым «свидетельством против детей», что своими откровениями я могу повредить их интересам. Вдруг Наталья с Денисом сильно возмутятся, закричат, затопают ножками, упадут в обморок и публично выведут Женю на чистую воду? В лучшем случае мне грозит один скандал (автор сценария и режиссер — Женя) и одна истерика (автор сценария и режиссер — Гриша). В худшем — я сам никогда себе этого не прощу и всю жизнь буду сомневаться: а вдруг я действительно ошибся и Женя — ангел с крылышками за спиной? А ее ребенок всю жизнь ютится на двух с половиной метрах не то в Химках, не то в Мытищах по моей вине?

И все-таки я решил быть честным. Рассказать Наталье с Денисом о своих сомнениях. Что же оказалось? Оказалось, я не знал своих друзей. Они не возмутились, не закричали, не затопали ножками, не упали в обморок и не ринулись выводить Женю на чистую воду. Денис выгнул бровь.

— Однако! — произнес он с уважением. Уважение было адресовано Жене.

Наталья пискнула и, спохватившись, тут же прихлопнула рот ладошкой. В ее глазах читался жгучий интерес.

— Точно знаешь? — быстро спросила она. — А кто отец? Они поженятся? Он будет прописываться в квартире? А как же Его двоюродные братья? Тоже будут претендовать? А Наш, как ты думаешь, знал о беременности? А может, она с Ним вообще не жила? Здорово она нас облапошила! А все-таки молодец! Далеко пойдет, если кто-нибудь такой же вовремя не остановит. А с Гришей она всерьез? Он уже ушел от Алены? А как Алена? Бесится? Да-а, понимаю, неприятно, неприятно. Надо бы ей позвонить, утешить подружку. Ты как считаешь?

Она сыпала вопросами, от нетерпения все повышая и повышая голос, и было в ее на невыносимой скорости бьющихся о мои барабанные перепонки словах что-то такое сальное, такое нечистое, прямо как загаженная плита в коммунальной кухне, что я на секунду зажмурился, хотя по-хорошему мне хотелось заткнуть нос.

— Не знаю, — медленно сказал я. — Ничего не знаю. Гриша просит нас помочь. Надо подтвердить, что мы видели, как Женя срезала прядь у Нашего друга. И, что самое неприятное, подписаться под этим.

Денис, разом поскучнев, издал неопределенный звук. Наталья сдулась. Подписываться под лажей, натурально, никто не хотел.

— Дети… — начал я и хотел было продолжить пламенной речью, мол, у нее, у Жени, в сущности, действительно больше ничего нет, она же у нас бесприданница, не считать же квартиру не то в Химках, не то в Мытищах вразумительным вложением в будущее. Но на ходу передумал и сменил тактику. — А я согласен! Согласен подписаться под чем угодно! — как можно радостнее выкрикнул я. — Такой спектакль пропустить — да я век себе этого не прощу! Это же… это же… шоу! Это же такие нравы! Такой паноптикум! Эта Женя, она же… она же фрукт, вот она кто! Где еще увидишь такие… — я судорожно подбирал слова, — такие моральные извращения?! Представляете, если выяснится, что она сама не знает, кто отец? Может, у нее этих отцов дюжина!

— Да? — задумчиво произнесла Наталья. — И правда… — В глазах ее снова проснулся интерес. И еще озабоченность — вдруг она действительно что-то пропустит? Вдруг опоздает? Вдруг ее не пустят за кулисы и она не узнает, с кем спит примадонна? Вдруг окажется в хвосте очереди при раздаче сплетен? Надо быстрее соглашаться! — Пожалуй, можно и помочь бедной девочке, — сказала она жалостливо, фальшивя каждой буквой и яростно гримасничая всеми частями лица. — Да, Денис?