— Не вижу за сараями следов волочения, — сообщил Буторин. — И с другой стороны не видно. Может, добили и закопали?

— Не было у них на это времени. Уйти торопились, они же не знали, что всю ночь на хуторе никого не будет… Черт, они его не тащили, а несли! — догадался Максим. — Во всяком случае, первое время… Мужики, еще раз все осмотреть! Ходить вдоль хутора концентрическими кругами, увеличивая радиус!

Все это сильно смахивало на поиски грибов. Офицеры блуждали вокруг построек, лезли в высокую траву, находили следы, потом опять их теряли. Наконец Буторин, рыщущий к северо-востоку от строений, издал радостный крик, замахал руками.

Это было метрах в трехстах от плетня. Наконец-то обозначились следы волочения! Очевидно, до этого момента его несли на руках, примятая трава впоследствии поднялась — эти люди были умны. Дальше решили волочь. А оперативники, работавшие на месте преступления, в такую даль не пошли.

В этом месте злоумышленники, возможно, сделали привал. Валялись окурки, скомканная сухая тряпка, пропитанная кровью. Бурые пятна на земле. Коган поднял тряпку двумя пальцами, брезгливо поджав губы, стал разглядывать. Крови раненый потерял достаточно, без медицинского вмешательства шансов выжить у него не было.

Все задумчиво уставились на темный осинник, куда вели следы. До него было метров триста.

Дальше шли, рассыпавшись цепью, достав пистолеты. Тело волокли к лесу, перетаскивали через поваленные деревья, затем продирались через заросли шиповника. По одному спускались в лощину, заросшую кустами и ветвистыми деревьями. Раненого тащили по дну оврага. Уже ощущался запах, приходилось затыкать нос. Коган достал платок, дышал через него. На склоне была расщелина, заваленная камнями и ветками, — вонь исходила оттуда.

— Осторожно, — предупредил Шелестов. — Могли гранату засунуть. Начнем доставать, и всем каюк…

Но гранаты не было, обошлось. На то, что труп найдут, злоумышленники не рассчитывали, иначе изуродовали бы своего покойника до неузнаваемости.

Оперативники осторожно сняли ветки, отодвинули камни. Жужжали и кружились мухи, вонь стояла тягостная. Сосновский схватился за горло, буркнул: «Пардон» и выплеснул не переварившийся завтрак.

Тело пролежало в расщелине не меньше недели. Погода стояла теплая. Труп наполовину разложился, хотя одежда осталась целой. Кожа еще сохранилась, но цвела пятнами. Отворачиваясь, стараясь не дышать, мертвеца извлекли из расщелины, положили на землю. Лицо скукожилось, исказилось. Глаза были открыты, в них застыла какая-то слизь.

Одет обычно: дешевый пиджак, рубашка, холщовые штаны, кирзовые сапоги. При жизни ему было чуть больше тридцати. Вытянутое лицо, утолщенный снизу подбородок, крутой лоб переходил в залысину. В районе левого бока запеклась кровь — перевязку парню не делали. Но умер он не от раны — пока тащили, был жив, хотя и очень плох. Умер от того, что перерезали горло, избавляясь от обузы. На шее тоже запеклась кровь, превратившись в жуткое черное жабо.

Буторин перехватил выразительный взгляд командира и, вздохнув, опустился на корточки обыскать тело. В карманах были спички, раздавленная пачка папирос — больше ничего. Документы, если они и были, бандиты предусмотрительно изъяли.

— Ну и рожа у него, — покачал головой Коган. — Словно штамп поставили.

— Ага, «Уплачено», — хмыкнул Буторин и с подозрением покосился на Сосновского, который стал синим и из последних сил старался иметь беззаботный вид. В кожаном футляре у оперативников имелся массивный фотоаппарат ФЭД с 35-мм пленкой. В подвале у Малютина располагалась фотолаборатория и целая коллекция аппаратов — малоформатные «Exakta» и «Praktiflex», советские «Фотокоры» и даже старинные павильонные устройства XIX века. «С молодости увлекаюсь, — сообщил Павел Егорович. — Возьмите один, может, пригодиться. Разрешение я выпишу. А вообще, осторожнее с этими штуками в пограничной зоне».

Максим сделал несколько снимков, убрал аппарат.

— И что дальше? — спросил Сосновский. — Прикажешь его на себе тащить, Максим Андреевич?

— Пусть лежит, — поморщился Шелестов. — Забросайте его ветками, чтобы не так вонял. И осмотреться — не исключены другие находки.

Но больше ничего не обнаружили, все же не грибное семейство. Следы терялись в зарослях, уходили в лес. Искать было бесперспективно. На восток ушли как минимум трое — это было ночью, очень давно, и мозги у них работали. Единственная ошибка, которую они допустили, — оставили труп сообщника…

Малютина в поселке не было, всю свежую информацию передали старшему лейтенанту Цветкову. Тот понятливо кивнул, пообещал связаться с райотделом милиции, чтобы вывезли тело, забрал ФЭД и удалился в фотолабораторию. «Сделаем копий тридцать, Максим Андреевич, — пообещал он, — пустим по всем инстанциям, глядишь, где-нибудь да признают человечка».

После обеда Максим отправил Когана и Буторина на Буг — подыскивать подходящее место для переправы к немцам. Совет Малютина решили учесть — секретарь производил впечатление компетентного.

Цветков распечатал снимки: «Ну, красавец, не могу…» Появился старший лейтенант Малашенко. Вскоре оба офицера убыли выяснять личность убитого.

Вернулись Буторин и Коган, описали найденное место: полная уединенность, две излучины, русло сужается, много растительности по берегам. Ходят патрули и там и здесь, но с ними можно и не встретиться. Буторин нырял — на нескольких участках глубина по грудь; вброд всю реку не перейдешь, но кое-где — аки посуху. И все это удовольствие — в полутора верстах на север от Гремячего хутора.

Дальше оставалось только ждать. Забугорная разведка молчала. Вестей от офицеров связи тоже не поступало. Цветков объявился в девятом часу вечера с неутешительными известиями: личность погибшего вблизи хутора идентифицировать не удалось. Труп сильно разложился, лицо изуродовано. Но работа продолжается. Снимки раздали участковым, оперативным работникам милиции, чтобы те опросили контингент в СИЗО и блатных, кого еще не посадили. Хотя убитый вряд ли относился к блатным — у тех, как правило, есть наколки. У этого нет. Тут что-то другое.

Чуть позднее вернулся Малашенко, он был на почте, в госбанке, на вокзале. «Найдем, Максим Андреевич, не беспокойтесь. Если за неделю не подали заявление о пропаже человека, значит, вряд ли он имел отношение к государственным структурам, жил семьей и тому подобное. На всякий случай я проглядел списки пропавших — там подобной фигуры нет точно. Возможно, приезжий, в этом направлении люди тоже работают».

Возникало опасение, что они ищут иголку в стоге сена.

Поздним вечером Максим телефонировал в Москву Платову.

— Для первого дня неплохо, майор, — одобрил куратор. — А в целом похвастаться нечем. И докладывать наркому, сам понимаешь, нечего. Продолжайте разработку, но осторожно, не высовывайтесь. Слышал о таком понятии: загребать жар чужими руками?

Остаток дня прошел бездарно, половина следующего дня тоже не была богата на события. Жизнь на даче замерла. Анастасия Львовна пару раз показывалась из своей комнаты, совершала прогулки по саду и снова пряталась. Скромность этой женщины была достойна всяческой похвалы. На телефоне дежурил Малашенко, принимал доклады от Цветкова: личность разложившегося мертвеца по-прежнему оставалась загадкой.