комбриг в корпусе Бабаджаняна, вспоминая ту нелегкую пору, рассказывает, как неожиданно услышал от своего комкора:

— Иосиф Ираклиевич, ты вот говоришь, подарок получил от шефов из Монгольской Народной Республики — продовольствие всякое. Что собираешься с ним делать? Бойцы твои, небось, и так сыты… А что, если отсюда, с фронта посылочки организовать их родным, в село? Наверное, недоедают там, бедняги, все для фронта отдают…

Гусаковский подхватил эту идею — действительно недавно кто-то из его танкистов читал вслух довольно невеселое письмо из дому. Только огорчился, почему эта мысль пришла не ему самому, а комкору…

— Таков он был всегда — и полковником, и маршалом, — говорит Гусаковский. — Щедрое сердце имел, заботился о людях, ему подчиненных. После боя спрашивал: «А ты госпитали объездил, своих раненых навестил?» И личный состав платил ему искренней признательностью, привязанностью. Во фронтовых госпиталях раненые просились не отправлять их в тыловые, долечивать здесь побыстрей, чтоб возвратиться в свою родную бригаду, в свой корпус.

Душевная щедрость, наверное, одно из необходимейших качеств для военачальника, именно она органически должна уживаться с суровой требовательностью, без которой немыслим военачальник, если он хочет походить на того самого «отца командира», каковым солдату виделся еще великий Суворов.

Окончив после войны Академию Генерального штаба, А. X. Бабаджанян за сравнительно короткое время занимал целый ряд военных постов, вплоть до одного из самых высоких. Западные газеты этот заслуженный служебный рост Бабаджаняна называли «головокружительной карьерой». Быстрое продвижение по служебной лестнице на самом деле отнюдь не вскружило голову человеку, судьба которого была определена воспитанием, полученным в Коммунистической партии, в армии нового типа. Демократическая природа нашей армии не могла породить в молодом генерале ни чиновной спеси, ни самолюбования. Поэтому армейские притчи, которые изустно сопровождали Бабаджаняна всюду, где он служил, — это были армейского быта.

Будучи командующим округом, генерал-полковник А. X. Бабаджанян получил в заместители человека в том же звании, старше его по возрасту, обладавшего немалым боевым опытом. Подобно легендарному Карбышеву, тот испытал муки фашистского плена, возглавлял подпольную партийную организацию в лагере советских военнопленных, чудом был спасен.

Сослуживцы с чувством искреннего восхищения рассказывают, насколько уважительно относился А. X. Бабаджанян к своему заместителю, как постоянно советовался с ним, как старался ничем не задеть самолюбия этого героического человека, как армейская субординация не мешала командующему округом, где возможно, как бы невзначай заметить: «Мы с Михаилом Ивановичем решили…», «Мой заместитель и друг Михаил Иванович считает…» и т. п.

И не выглядело это навязчивым, потому что нельзя было заподозрить генерала Бабаджаняна в неискренности — что-что, а симпатий и антипатий своих он не скрывал: достойных и деловых — привечал всячески, иные — опасались попадаться ему под горячую руку. Пожалуй, это был тот случай, когда воспитанная в себе с годами выдержка уступала темпераменту горца. Но за это его не осуждали — ревнивое его пристрастие к справедливости всем было известно.

Солдатский фольклор сохранил такую притчу. Было это в Одессе. Командующий округом проверял какую-то часть. И надо же было такому случиться — застал дневального на посту… с цигаркой в руке.

— Ты что куришь? — грозно спросил командующий.

— Махорку, товарищ генерал! — нашелся солдат.

— Гм. Что ж. Ответ правильный, вопрос неправильный. Спасибо, — ответил командующий и не наказал нарушителя.

Спрашиваю Бабаджаняна: действительно было подобное?

— А как, по-твоему: это хорошо или плохо? — мгновенно реагирует он.

— Ответ правильный, вопрос неправильный, — отвечаю я, и мы оба весело смеемся.

— Вот уж правда, — говорит маршал, — погибнет солдат без юмора. Терпка солдатская шутка, верно. Только коробит меня, когда выражение «солдатская шутка» употребляют как нарицательное обозначение юмора, ну что ли, второго сорта. Пусть записные остряки позаимствуют у нее остроту наблюдательности и меткость удара, что всегда буквально не в бровь, а в глаз…

— Что же касается «махорки», так сам понимаешь: в Одессе это происходило, а там попробуй юмор не оценить — потеряют к тебе всякое уважение! — И он со смаком рассказывает какую-то «одесскую» шуточку, видно, доставляет ему самому удовольствие рассмешить собеседника.

Однако шутка шуткой, а в приведенной смешной притче не столько комизма, сколько благодарного солдатского восхищения: генерал (командующий!) не побоялся признать свою ошибку даже перед рядовым солдатом. Такое, разумеется, не может не породить любовного отношения к своему командиру. Легенды зря не сочиняются.

11-МУ —

НА РЕЙХСКАНЦЕЛЯРИЮ!

Апрель сорок пятого. Финал Великой Отечественной. Горький для противника, терпящего поражение, радостный для победителя — советского народа.

Совершив 400-километровый марш, 1-я гвардейская танковая армия из Восточной Померании оказалась вновь в полосе действий 1-го Белорусского фронта, руководимого маршалом Г. К. Жуковым, фронта, которому предстояло овладеть Берлином.

Враг сопротивлялся. Он окружил Берлин такой системой обороны, что, казалось, для преодоления ее нужны нечеловеческие усилия. Гитлеровская пропаганда сделала все, чтоб запугать солдат и население «большевистской местью», старалась убедить: сопротивление — единственное средство спасения.

— И опять тут не обошлось без генерала Гудериана, — замечает Амазасп Хачатурович, — твердил, что он только «солдат», от политики далек, а ведь именно он в этот момент вместе с рейхсминистром Шпеером уговаривал Риббентропа и Гиммлера через международные каналы — нейтральные государства попытаться найти политический выход: за спиной русских договориться с союзниками и добиться «почетного мира». Не вышло!

Советское командование выработало блестящий план взятия Берлина. План был таков. Главный удар с Кюстринского плацдарма наносят пять общевойсковых и две танковые армии — 1-я и 2-я гвардейские. Общевойсковые армии прорывают тактическую зону обороны противника, создают благоприятные условия для ввода в действие танковых армий. Последние, действуя на флангах ударной группировки фронта, получают простор для маневра и стремительного рейда в тыл врага, тем самым, в свою очередь, создают благоприятные условия для успешного наступления общевойсковых армий. Танковые армады обходят Берлин с севера и юга и совместно с войсками 1-го Украинского фронта замыкают кольцо окружения.

Наступление началось перед рассветом. Вперед двинулись общевойсковые армии. Соединения 8-й гвардейской армии В. И. Чуйкова прорвали первую полосу вражеской обороны, завязали бои за вторую полосу.

Это были пресловутые Зееловские высоты. Тут враг оказал отчаянное сопротивление. Наступление 8-й гвардейской армии и 5-й ударной застопорилось.

Стало очевидно, что общевойсковым армиям не прорвать второй полосы вражеской обороны и они не могут создать танковым армиям условий для ввода их в чистый прорыв. И тогда решено было ввести в сражение танковые армии — нарастить прорыв общевойсковых армий.

Но слишком неприступным был зееловский «орешек». Враг отражал все наши атаки. Сражение приобретало такой размах, которого не видели даже ветераны — участники Московской, Сталинградской и Курской битв.

Читаю в книге «Люки открыли в Берлине. Боевой путь 1-й гвардейской танковой армии»: «Чтобы