Карен сморщилась и поджала губы, как будто ей было больно.

Закат разливался по небу густым вишневым соком, таким красным, что было трудно поверить в естественность красок. Сок стекал к огромному, такому же красному и идеально круглому шару – солнце будто увеличилось в несколько раз и пламенело, прежде чем отправиться спать.

– Никогда не видела такого огромного солнца, – я поплотнее обхватила колени.

– Ты еще много чего не видела, – загадочно ответила Карен.

– Тут, на острове?

– На острове, – туманно кивнула она. – И вообще.

Я криво улыбнулась и на ощупь сорвала несколько высохших травинок. Некоторые вещи я бы предпочла никогда не видеть и вовсе. В носу защипало, и я наморщила его.

– Знаешь… Хотя бы раз в день непременно бывает счастливый конец. – Карен заговорщически покосилась на меня. – Это цитата, из книги.

Я улыбнулась эху собственных слов, произнесенных давным-давно. Поморгала, глядя на алый зеркальный блеск моря.

Карен скользнула пальцами по черным символам на своем запястье.

– Это и написано тут? – спросила я.

Карен проследила за моим взглядом и задумчиво качнула головой.

– Нет, – мягко улыбнулась она. – Здесь написано «Ничего никогда не заканчивается».

Я помолчала, повторяя фразу про себя и пробуя ее на вкус.

– Мне нравится. А знаешь, можно сделать гораздо проще. – Я наклонилась и провела пальцем по тонкому слою песка на скамейке. На дереве появился едва заметный рисунок горизонтальной восьмерки – знак бесконечности.

– Оставим это для твоей первой татуировки. – Карен подмигнула. Немного помолчала и добавила с ноткой светлой грусти: – Слушай. Так, как в голливудских фильмах, не будет. Но с тобой все равно все будет хорошо. Понятно?

Я нахмурилась, внимательно вглядываясь Карен в глаза. Помолчала и медленно кивнула.

– Да. – Я ей поверила.

– И у тебя большущая семья. – Карен вытянула палец, чуть не ткнув мне в нос. – Вон нас сколько! И только попробуй что-нибудь возразить, я страшно обижусь – а ты этого не хочешь, поверь.

Рот сам по себе расплылся в улыбке. Я задрала голову вверх, глядя на мачту. Она упиралась в светло-розовые облака, похожие на сахарную вату из парка аттракционов.

– Все-таки ему не хватает паруса. – Я погладила дерево рукой.

Карен посмотрела на мачту вместе со мной, а потом поднялась на ноги.

– Мне кажется, ему она пойдет больше, – произнесла она, снимая с головы красную бандану.

* * *

Вечер прошел словно в полусне. Когда брат примчался забирать нас с Карен, уже начало смеркаться, и воздух окутался фиолетовым. Я обвила руками его шею, и этого было достаточно, чтобы в ту же секунду оказаться дома. Брат судорожно водил ладонью по моим волосам и дышал сквозь зубы. Не от бега и не от подъема на гору – от ярости. Такой ярости, которая бывает, только когда обидели не тебя самого, а кого-то, кто тебе очень дорог. Я потерлась щекой о щеку брата и тоже принялась гладить его по голове – короткие волосы на затылке были жесткими и влажными.

– Прости, – наконец сипло прошептал он.

Я замотала головой так, что все вокруг закружилось.

– Ты лучший в мире брат. Ясно?

Он молча прижал меня к себе еще сильнее и так держал, а потом тихо проговорил:

– Мама приедет. Все будем здесь.

Непонятно, что он имел в виду – навсегда, на острове? Я не стала думать об этом сейчас, просто улыбнулась тому теплу, которое разлилось внутри. Вся семья будет в сборе.

Когда мы подошли к дому Карен, на небе уже одна за другой загорались маленькие звездочки. Мой велосипед тихо прошуршал шинами по траве, влажной от вечерней росы.

Сад встретил нас сонными цветами и сладким запахом – будто приоткрыл лениво один глаз, глянул, кто пришел, и снова погрузился в дремоту. На кухне уютно светились окна – они уж точно никогда не смогут показаться пустой декорацией. Брат прислонил велосипед к стене дома и взял меня за руку.

– Пойдем.

Мягкий золотистый свет обволакивал и делал все удивительно спокойным. «С тобой все равно все будет хорошо», – в голове отозвались слова Карен, и я улыбнулась. Александр подъехал на своей коляске, я наклонилась к нему и угодила в крепкие объятия – вместе с подрагивающими руками они выдавали его тревогу.

– Слава богу, – пробормотал он себе под нос.

Из объятий Александра я перешла в руки бабушки Карен – или, как мне показалось, уже просто бабушки. За секунду ей удалось одновременно поохать, поцеловать меня в лоб и усадить на диванчик, а в следующее мгновение мои ссадины были намазаны чем-то щиплющим, бабушка Карен возилась с пластырем, а на столе передо мной стоял стакан молока и тарелка с большим куском пирога. Я провела пальцем по ребристым граням стакана и сделала глоток. Молоко было холодное, чуть сладкое и пахло свежестью. Пахло так, будто уже начался новый день, и все, что было плохого, давным-давно прошло и не имело значения.

– Вкусно, – сказала я и принялась за пирог.

Бабушка Карен довольно подмигнула и наклеила мне на коленку большущий кусок пластыря:

– До свадьбы заживет.

Почему-то мне показалось, что это она не только о коленке.

– Побыстрее пусть заживает, – возразил брат, плюхаясь рядом и отхлебывая из моего стакана. – Иначе с кем мы кататься будем?

– Ну, – Карен подтвердила с заговорщическим видом.

– Пока велик мой починим, хоть обе ноги по сто раз можно разбить и заживить, – я фыркнула с полным ртом пирога.

– Забудь. – Брат махнул рукой. – Кажется, кто-то хотел, чтобы мы все вместе «неслись куда-нибудь изо всех сил»?!.

* * *

Дорога разлеталась асфальтовой лентой и вибрировала в подошвах. Пыльный носок моего кеда, гордо стоящий на доске, напоминал резную фигуру на старинном корабле. В глазах зарябило от скорости, и я поспешила поднять взгляд.

Ветер сразу взъерошил волосы, откинув их назад, и заполоскал футболку. Я сощурилась, быстро глянула по сторонам и вдруг поняла, что губы расплываются в дикой улыбке. Справа хитро ухмыльнулся брат, слева скорчила рожу Карен. Мы набрали такую скорость, что затормозить было бы трудно – но никто и не хотел останавливаться. Даже не верилось, что всего несколько дней назад брат принес домой прогретые солнцем лонгборды и гордо стоял с ними у крыльца, как с тремя воинскими щитами. Бабушка Карен преувеличенно ужасалась, незаметно улыбаясь куда-то в морщины, Александр по-детски смотрел на гибкие силуэты досок, а мама, которая колдовала на кухне вместе с бабушкой Карен, не говорила ни слова и просто улыбалась. Казалось, так было всегда.