– Возьми его голову к себе на колени, – сказал я Виннету. – Его смерть будет радостной, если, открыв глаза, он увидит тебя.

Молодой индеец молча исполнил мою просьбу. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но он не спускал глаз с умирающего. Наконец раненый медленно поднял веки. Он увидел склоненного над ним Виннету, блаженная улыбка промелькнула на его осунувшемся лице и он прошептал:

– Виннету, Виннету, о сын мой Виннету!

Затем его угасающий взор стал искать кого-то. Он остановился на мне, и Клеки-Петра с усилием произнес по-немецки:

– Останьтесь при нем, чтобы… Чтобы… Продолжать мое дело…

Он умоляюще поднял руку, я пожал ее и ответил:

– Я исполню это. Будьте уверены, исполню!

Тут лицо его приняло нездешнее выражение. Еще один судорожный вздох, и его голова откинулась назад. Клеки-Петра тихо скончался.

Виннету опустил голову умершего на траву, медленно поднялся и вопросительно посмотрел на отца.

– Вот лежит убийца, я сшиб его наземь, – сказал я. – Поступайте с ним по своему усмотрению.

– Огненная вода! – таков был краткий, но суровый и презрительный ответ вождя.

– Я хочу быть вашим другом и братом; я отправлюсь с вами! – сорвалось у меня с языка.

На это он плюнул мне в лицо и сказал:

– Паршивый пес! Продажная душа, ворующая чужую землю за деньги! Смердящий волк! Посмей только следовать за нами, и я сотру тебя в порошок!

Если бы это сказал кто-либо другой, я ответил бы ему ударом кулака. Почему я тогда этого не сделал? Быть может, я осознал, что заслужил такое наказание, вторгшись в чужие владения? Вернее всего я инстинктивно снес оскорбление, но все же не смог повторить своего предложения, несмотря на обещание, данное умершему.

Белые молча обступили апачей, выжидая, что же они станут делать. Но краснокожие не уделили нам больше ни единого взгляда. Они подняли покойника на лошадь и крепко привязали его к седлу, затем уселись на своих скакунов, поправили съехавшее было тело Клеки-Петры и медленно двинулись вперед, поддерживая его с обеих сторон.

Ни одной угрозы, ни одного слова мести не было сказано ими, они даже не посмотрели в нашу сторону. Но это было хуже, гораздо хуже, чем если бы они громогласно поклялись отомстить нам самым жестоким образом.

– Это было ужасно, и может стать еще ужаснее! – сказал мне Сэм Хоукенс. – Вон лежит негодяй, все еще не пришедший в себя от вашего удара и от спирта. Что нам делать с ним?

Я ничего не ответил, оседлал своего чалого и ускакал в прерию. Мне необходимо было остаться одному, чтобы как-нибудь забыть эти кошмарные полчаса. Было уже поздно, когда, усталый и разбитый, я вернулся в наш лагерь.

За время моего отсутствия лагерь был передвинут ближе к тому месту, где я убил медведя. Гризли оказался таким тяжелым, что лишь с большими усилиями десятку дюжих вестманов удалось перетащить его через кустарник к разведенному в долине костру.

Несмотря на то, что было уже довольно поздно, в лагере никто еще не ложился. Один только Рэтлер высыпался с похмелья. Он был перенесен сюда товарищами, которые бросили его, как чурбан, на траву. Сэм уже успел снять с медведя шкуру, но мяса пока не трогал. Едва только я соскочил с лошади и подошел к костру, он обратился ко мне:

– Где это вы пропадали, сэр? Мы с нетерпением поджидали вас, так как нам очень хотелось полакомиться медвежатиной, но мы не решались резать мишку без вас. Все же за это время я успел снять с него фрак. Портной так хорошо сшил его по фигуре, что на нем не оказалось ни малейшей складочки! Хи-хи-хи! Надеюсь, вы не в претензии, что я это сделал? А теперь скажите, как распределить мясо? Не мешало бы зажарить кусочек, прежде чем отправиться спать?

Делите по собственному усмотрению, – ответил я. – мясо принадлежит всем.

– Отлично! В таком случае я вам кое-что скажу. Самое вкусное – это лапы. На свете ничего нет вкуснее медвежьих лап! Но для этого они должны как следует полежать, пока не приобретут особый душок… А если в них к тому же заведутся черви, то это сущее объедение! Однако мы не сможем так долго ждать, так как я опасаюсь, что сюда явятся апачи и испортят нам аппетит. Поэтому лучше всего сегодня же полакомиться, пока нас самих не прикончили индейцы. Имеете ли вы что-нибудь против этого?

– О нет!

– Тогда приступим к этому славному делу! Ведь на отсутствие аппетита сейчас, пожалуй, никто не сможет пожаловаться, если не ошибаюсь…

Он поделил лапы таким образом, что на долю каждого из нас пришлось по куску. Получив лучшую часть передней лапы, я завернул ее и отложил в сторону, в то время как другие поспешили зажарить свои порции. В тот вечер, как это ни странно, я был очень голоден и вместе с тем лишен всякого аппетита. После долгой утомительной поездки я чувствовал потребность в принятии пищи, но не мог есть. Перед моими глазами все еще стояла ужасная картина убийства. Я видел себя сидящим рядом с Клеки-Петрой, я слышал его признания, которые теперь представлялись мне его последней исповедью, и я все время думал о сказанных им напоследок словах, в которых сквозило предчувствие близкой смерти.

Лишь то обстоятельство, что Клеки-Петра умер на руках Виннету, притом от предназначенной его любимцу пули, могло до известной степени примирить меня с кровавым происшествием. Ну а его просьба не покидать Виннету и закончить начатое дело? Почему он обратился именно ко мне? И почему я так быстро дал свое согласие умирающему? Из сострадания? Да, очевидно. Но была еще и другая причина, в которой я почти не отдавал себе отчета: Виннету произвел на меня глубокое впечатление, какого я в отношении к другим людям никогда не испытывал. Он был одних со мной лет, но насколько он превосходил меня во всем! Это я почувствовал с первого же взгляда. Меня очаровала серьезная и гордая ясность его бархатистых глаз, спокойная уверенность его движений и манера держаться, а также выражение глубоко скрытой скорби, которое я уловил на его юном и прекрасном лице. Сколько уважения внушало поведение Виннету и его отца! Другие на их месте, будь то белые или краснокожие, набросились бы на убийцу и жестоко расправились с ним. А эти апачи не удостоили его ни единым взглядом, ни одним движением мускула они не выдали происходившего в их душе! Какие жалкие люди были мы по сравнению с ними! С такими мыслями сидел я у костра, совершенно не замечая того, что окружающие за обе щеки уплетали медвежатину. Наконец Сэм вывел меня из раздумья:

– Что с вами, сэр? Разве вы не голодны?

– Я не буду есть.

– Вот как! Значит, вы упражняетесь в размышлении? Смотрите же, не приучайте себя к этому! Мне тоже досадно за случившееся, но вестманы должны привыкать к подобным происшествиям. Ведь не даром Запад получил название мрачной кровавой страны! Поверьте мне, земля здесь на каждом шагу пропитана кровью, и тот, чей чувствительный нос не переносит ее запаха, должен сидеть дома и пить сахарную воду. Не принимайте близко к сердцу случившееся! Скоро сюда явятся апачи, это тем вероятнее, что они ни одним словом не заикнулись о мести. Они обнаружили не только гордость, но и большой ум. Если бы они сразу же отплатили за убийство, то пострадал бы один только Рэтлер. Но они решили отомстить всему нашему отряду, так как в него входит убийца и мы измеряем украденную у них землю. Поэтому они и были так поразительно спокойны и уехали, не задев нас даже пальцем. Но с тем большей уверенностью можно сказать, что они еще вернутся, чтобы сделать нас своими пленниками. Если им это удастся, то нам следует готовиться к мучительной смерти!