Избавляясь от штанов и носков окончательно, я вдруг понимаю, как именно ее хочу. Почти наяву вижу узкую девичью спинку, прогнувшуюся в пояснице, упругую задницу, рассыпавшиеся темные волосы. Слышу приглушенный подушкой стон и до безумия ярко представляю, как трахаю ее сзади, наслаждаясь властью и абсолютным контролем.

О, да. Это – то, что сейчас нужно. То, что понравится нам обоим.

Но когда я пытаюсь перевернуть Лизу, вдруг встречаю сопротивление.

– Нет! – почти испуганно выдыхает она.

Часть меня думает, что это всего лишь игра, кокетство, похожее на ее «нет» в коридоре, но когда на вторую попытку поставить ее раком, Лиза вырывается с силой, почти отчаянно, молча глотая не весть откуда взявшиеся слезы, остатки опьянения испаряются, словно я и не выжрал всю бутылку сегодня вечером.

– Не так! Я не хочу! Пусти меня! Пусти, я сказала! Леша, нет! Леш… пожалуйста…

Она обмякает у меня в руках, сжимаясь, как будто я ее ударил, хотя минуту назад текла, готовая принять мой член. Но я все же переворачиваю содрогающуюся от рыданий бывшую жену на живот, только вместо того, чтобы медленно и с наслаждением войти, тянусь к выключателю старенькой настольной лампы.

Свет озаряет кровать, на большее лампы не хватает, но того, что я вижу, достаточно.

Достаточно для того, чтобы свихнуться от накатившей внезапно ярости. Она, эта ярость, способна заставить убить. Или мучить бесконечно долго, с особым, садистским удовольствием.

Я превращаюсь в монстра, когда смотрю на ее спину.

Почему я не заметил сразу? В отеле было темно, мы занимались сексом в одной-единственной позе, я, черт возьми, не смотрел на ее спину. И хоть загар давно сошел, множество мелких белых следов невозможно не заметить. Несколько длинных, пересекающих изящную линию позвоночника, и десятки совсем крошечных.

Я прикасаюсь к одному, второму, третьему… просто чтобы убедиться, что это действительно шрамы, а не витилиго или еще какая-то подобная хрень. Я считал, что превратился в конченого поддонка после развода, но даже мой мозг не способен вообразить, как можно оставить такие следы.

Чем?! И нахрена?! Эти шрамы когда-то были кровавыми полосами, какое-то средневековое наказание.

Лиза вздрагивает, когда я касаюсь ее спины. Но не пытается вырваться, хотя я ее особо и не держу. Мне кажется, она почти парализована иррациональным страхом, тем, который испытывает зверек, который уже попадался в капкан. И я не знаю, что ей сказать. Глупо убеждать ее в том, что я не трону, потому что уже сделал это. И помню, как она просила не делать ей больно в нашу первую встречу, в отеле. Теперь у этих воспоминаний противный горький привкус.

– Объясни мне, – наконец говорю я, – что это за любовь такая, после которой остаются шрамы. Что ты в нем нашла? Что он тебе давал, что ты вот это терпела?

Она, конечно, молчит. И вряд ли сама знает ответы на мои вопросы, но вот я теперь хочу узнать все до последней мелочи. Каждую секунду ее жизни с Михаилом.

Почему она ушла.

Что между ними происходило.

Почему он ее бил.

Чем он ее так бил.

Как Лиза решилась уйти.

Где эта тварь сейчас.

Подумав, я начинаю с самого простого.

– От чего они? Шрамы. Чем он их оставил?

Мне кажется, она не ответит, пока я не перестану касаться спины, но я не могу себя заставить это сделать. Мне жизненно необходимо каждую секунду уверяться в том, что все это правда. Что на идеально гладкой коже Лизы, моей, мать ее, Лизы, навсегда остались безобразные белые шрамы.

У меня очень хорошее воображение. Я могу представить кровь на загорелой влажной коже. Тонкие полосы от ударов. Съежившуюся от боли фигурку. И чем дольше образы крутятся в голове, тем сильнее мне хочется голыми руками придушить тварь, которая разрушила мою семью. Я вспоминаю его мерзкую самодовольную рожу с их фоток и получаю почти физическое наслаждение от мысли о том, как сожму горло этого ублюдка, как он будет хрипеть в отчаянной попытке вымолить прощение.

– Лиза, я задал вопрос. Чем он тебя бил?

У нее глухой и равнодушный голос. Лиза больше не сжимается, просто лежит, обняв подушку, и смотрит куда-то в стену.

– Шнурком от зарядника.

Я невольно смотрю на тумбочку, где мирно заряжается ее мобильник. Очень сложно представить моральное состояние, в котором можно взять тонкий длинный шнур и отхлестать им любимую женщину по спине. Да даже просто любовницу или… не знаю, бывшую жену, бросившую тебя умирать в реанимации и уехавшую на курорт с садистом? Я думал о том, как причинить Лизе боль тысячи раз. Чтобы так же, чтобы прочувствовала все, через что прошел я. Но смотрел в ее глаза, и целовал, хотя должен был вычеркнуть эту женщину из жизни.

Поднимаюсь с постели, чтобы включить верхний свет, мне мало тусклой лампы на тумбочке. Лиза не сопротивляется, когда я осматриваю ее. Только ежится, чувствуя касания моих пальцев. Несколько следов обнаруживаются на ягодицах и парочка совсем незаметных – на шее.

Я как будто пробежал марафон. Воздуха не хватает, а зубы стиснуты с такой силой, что вот-вот начнут крошиться. Поддавшись порыву, я склоняюсь, чтобы коснуться одного из шрамов губами, и моя маленькая девочка жалобно всхлипывает.

– Лизка…

Опускаюсь сверху, закрываю своим телом от холода неуютной старой квартиры. Опираюсь на руки, чтобы не навалиться всем весом, носом утыкаясь в волосы. Она сжимает пальцами покрывало. Член снова твердеет, ее близость – особый наркотик, действие которого не отменить ненавистью, жалостью или смертельной усталостью от боли, которую мы друг другу причиняем.

– Как ты ушла? Почему он тебя отпустил?

– Скажу, если пообещаешь кое-что.

Мне кажется, я знаю, что попросит Лиза, я почти уверен, что не готов пустить ее к Артему в обмен на воспоминания. Но бывшая снова удивляет.

– Пообещай, что не станешь его искать и говорить с ним.

– Прости? Ты еще эту тварь защищаешь? Ты ебанутая, Лиза? У тебя вся спина исполосована!

– Пообещай! Иначе это не твое дело. Уходи из моей квартиры, завтра утром я уеду, как ты просил.

– Нихрена ты не уедешь!

Я поднимаюсь, чтобы усадить ее, заглянуть в глаза и найти там хотя бы часть ответов. Но Лиза или отличная актриса, или для нее жизненно важно защитить этого мудака. Как?! Как, блядь, можно было так влюбиться, что бросить ребенка, свалить без оглядки, терпеть побои и еще просить за эту суку?! Как?!

– Я все равно все узнаю. Не от тебя, так от других. Ты меня знаешь, Лиза, если надо, я горничную в вашем блядском отеле на мальдивах найду и заставлю в лицах изобразить услышанные крики из номера.

– Леш… я не могу с тобой воевать, – опустив голову, говорит она. – У меня нет сил, я очень устала. Просто пообещай мне не лезть к Михаилу. Мы с ним… закончили.