Сухой остаток предыдущего параграфа в том, что мы можем ожидать значительного дисбаланса в исходах внутри- и межгрупповых переговоров о внешних выгодах и издержках и общественных благах, потому что 1) разные группы имеют разные ресурсы, которые они могут привносить в переговорный процесс; 2) большие группы населения в целом слабее и более раздробленны, чем малые группы; 3) некоторые группы лишены возможности участвовать в переговорах вообще. Если перераспределение дохода — это «предсказуемый исход политического процесса», несложно предсказать, куда будет перенаправляться этот доход. Во-первых, мы можем ожидать проявление «империализма центрального делового района», в котором хорошо организованные бизнес-элиты центра города (с их олигопольной структурой малых групп) эффективно подавляют менее организованные и более слабые коалиции, существующие в других районах города. Этот тезис недавно был блестяще доказан Котлером (Kotler, 1969). Во-вторых, мы можем также принять гипотезу «эксплуатации центра города пригородами» (Netzer, 1968, 438–448; Thompson, 1965, глава 7). Другими словами, мы можем обнаружить «очередность клева» (неофициальную иерархию. — Прим. пер.) разных групп населения в отношении эксплуатации различных ресурсов, которые предлагает город. Те, кто находятся в конце очереди, — неудачники: «Трущобы — это собирательное понятие для обозначения места жительства неудачников, и сами трущобы в конкурентной борьбе за городские блага проигрывают другим районам в плане школ, рабочих мест, сбора мусора, уличного освещения, библиотек, социальных служб и всего остального, что общедоступно, но чего всегда не хватает. Поэтому трущобы — это территории, население которых не обладает ресурсами, чтобы эффективно участвовать в конкуренции и где оно коллективно не имеет контроля над каналами, через которые эти ресурсы распределяются или доставляются. Это может породить новые подходы к городскому планированию, а именно осознание необходимости перераспределения власти, большей доступности к ресурсам и расширения индивидуального выбора для тех, кто систематически этим обделен» (Sherrard, 1968, 10).

Перспектива достижения равенства или хотя бы просто перераспределения дохода в городской системе через естественно возникающий политический процесс (а именно — процесс, базирующийся на философии индивидуального эгоистичного интереса) весьма бледна. Степень, в которой социальная система признает этот факт и находит пути противодействия этой естественной тенденции, коррелирует, как я полагаю, с тем, насколько успешно социальной системе удается избегать структурных проблем и усугубления социального напряжения, являющихся следствиями процесса массовой урбанизации.

Понятие «реальный доход» предполагает, что ценности могут быть включены в права индивидуальной собственности и контроль над ресурсами. Вычисление внешних издержек и выгод также предполагает существование некоторой системы ценностей, ориентируясь на которую мы можем измерить (и, следовательно, сравнить) воздействие изменений в окружающей среде на индивида или социальную группу. Повседневные наблюдения показывают нам, что люди ценят разные вещи и по-разному. Этот банальный факт жизни сбивает с толку экономическую и политическую теорию с тех самых пор, как был отвергнут неоклассический принцип кардинальной полезности, предполагавший существование общего, откалиброванного по единому образцу инструментария для измерения «интенсивности предпочтений» индивидов. Замена кардинальной полезности на ординальную полезность приблизила измерения к реальности, но породила свои проблемы, в частности привела к тупику, описанному Эрроу (Arrow, 1965), — ситуации, когда социальные предпочтения или функцию благосостояния невозможно вычислить, исходя из набора индивидуальных функций ординальной полезности. Есть два выхода из этого тупика. Первый — попытаться измерить интенсивность предпочтений, не предполагая, однако, что предпочтения имеют исключительно количественное выражение. Если предпочтения индивида могут быть «взвешены» так, чтобы отразить интенсивность его чувств, тогда возможно и вывести некоторую функцию социального благосостояния (Minas and Ackoff, 1964). Достаточно много внимания этому вопросу измерения субъективных ценностей было уделено в психологии и психофизике: проведенные исследования показывают, что может быть получена информация о предпочтениях и их удельном весе, и существуют техники манипулирования, например, порядковыми данными с целью получить метрическую информацию (Shepard, 1966). Эти исследования (обобщенные в работах Coombs, 1964 и Nunnaly, 1967) недостаточно хорошо интегрированы в основное русло теории потребительского поведения, хотя есть и удачные примеры (в частности, Fishburn, 1964). Второй способ выбраться из парадокса Эрроу, и этот способ обычно выбирают экономисты-теоретики, — это закрыть глаза на проблему, введя «правило единогласия», которое, к их удобству, предполагает, что каждый член популяции имеет один и тот же порядок предпочтений при наличии набора альтернатив (Buchanan, 1968). Только при таких условиях можно достичь оптимальности по Парето. Когда применяется правило единогласия, альтернативы признаются Парето-сопоставимыми, а когда правило не применяется, они Парето-несопоставимы (Quirk and Saposnik, 1968, 117). Обычные экономические теории городской структуры (как вышерассмотренная модель Дэвиса и Уинстона) и теории размещения предполагают, что альтернативы Парето-сопоставимы. Возникает вопрос, что происходит, когда они несовместимы.

Для теории размещения общественных благ эти рассуждения имеют серьезные последствия. Существование межличностных функций полезности «вносит смуту» в формулировки теории игр (Luce and Raiffa, 1957, 34). Переговоры между двумя сообществами, имеющими совершенно разные функции полезности, не могут проходить рациональным способом, и процедуры голосования могут привести нас к ситуации далекой от оптимальной. Также вся дискуссия о взаимных компенсациях сторон принимает другое измерение. Денежная компенсация может быть значима для бедного человека, но не имеет особого значения для богатого. Продолжая ту же линию аргументации, можно указать, что бедняк меньше готов потерять внешние выгоды или принять внешние издержки. Это подводит нас к интригующему парадоксу, гласящему, что нуждающийся человек готов понести внешние потери за гораздо более умеренную денежную компенсацию, чем богатый. Другими словами, состоятельный человек вряд ли откажется от какого-то удобства «за любую цену», в то время как бедный, который хоть как-то может вынести потерю блага, вероятно, пожертвует им в обмен на «копейки», и это предположение имеет некоторые эмпирические доказательства. В этом случае, однако, мы будем иметь дело с простой проблемой, которая возникает, когда разные стороны имеют разные порядки предпочтений в отношении данного набора исходов. Но есть и еще более серьезные трудности. Что произойдет, например, когда группы не принимают одни и те же альтернативные выборы или потенциальные исходы? В этом случае каждая группа имеет собственное предполагаемое пространство действий, и конфликт может возникнуть из-за того, что группы не рассматривают и не понимают пространство действий друг друга так, как его воспринимают внутри каждой группы. Похожее замешательство возникает, когда группы не могут принять «правила игры», и, поскольку утверждение этих правил во многом определяет исход, можно ожидать, что конфликтов по поводу правил будет не меньше, чем по поводу обсуждаемого вопроса. Это означает, что разнообразие социальных и культурных ценностей может сделать невозможным для групп вступление в «валидную» переговорную позицию, обозначенную в одной из игр размещения Айзарда. Отсюда следует, что городская система не сможет слаженно работать (в том смысле, что конфликты между индивидами и группами будет сложно разрешать), если в обществе велико разнообразие социальных и культурных ценностей. Кажется, «естественным» способом сократить подобные сложности должен быть поиск модели территориальной организации, которая минимизировала бы социальные контакты между людьми с разными социальными и культурными ценностями, а также вероятность возникновения споров относительно внешних эффектов. Территориальная и «соседская» организация на основе этнических, классовых, социально-статусных, религиозных и других признаков, следовательно, играет важную роль в минимизации внутренней конфликтности городской системы.