– Здравствуйте. Мне нужна Аникеева Серафима Витальевна.

Женщина перестала мыть пол и подняла голову. Я ужаснулась. Передо мной стояла уже немолодая женщина, на вид я дала бы ей все сорок. Пряди тронутых сединой волос вылезли из-под платка и прилипли к ее вспотевшему лбу.

– Это я. А вы кто?

Я даже растерялась. Вспомнила Алену, теперешнюю жену Анатолия Дьяченко, такую ослепительно юную, голубоглазую, элегантную, увешанную украшениями. Его самого в дорогом хорошем костюме. Их магазинчик со всевозможными побрякушками – бусами, кулонами, колечками…

– Меня зовут Полина. Я – юрист…

Через несколько минут мы сидели в Фиминой «бендешке». Это была маленькая комнатка с одной кроватью, платяным шкафом, столом, на котором стояли чашка, тарелки, крохотный черно-белый телевизор и электроплитка. Над столом висела полка для посуды. Здесь было два стула, и мы с хозяйкой уселись на них. Она поставила чайник на электроплитку, достала старый, с отбитым носиком заварочный чайничек. Все здесь было настолько убогим, что у меня неприятно заныло под ложечкой.

– Удивляетесь, что так бедно живу? Да и не бедно даже – по-нищенски. – Фима усмехнулась. Как она догадалась, о чем я думаю? Прочитала мои мысли?

– Серафима Витальевна… – начала было я, но она меня перебила:

– Ой, да бросьте вы! Я уж и забыла, когда меня так звали. Да, было дело… Я тогда директором Дома быта работала. Что, не верите?

– Почему? Верю, даже знаю наверняка, что именно так и было. Вы работали директором, у вас был муж Анатолий. И жили вы просто прекрасно в вашей хорошей… трехкомнатной?

Она кивнула.

– …квартире. Только в один прекрасный момент все рухнуло…

– А для чего вам в моем прошлом копаться, Полина? Что вы хотите выудить из него?

Серафима сняла с плитки чайник. Она даже не спрашивала, буду ли я пить чай, просто заварила его и укутала заварочный чайник полотенцем. Мне пришлось рассказать ей все с того момента, когда погиб Валентин Виноградов. Она слушала очень внимательно, хмуря брови. В конце моего рассказа женщина покачала головой:

– А знаете, я не удивляюсь, что он это сделал. Он мог, он такой… – Она разлила по чашкам чай и начала рассказывать сама: – Мы с ним познакомились, когда он только что приехал со своего Севера. Искал работу. Пришел ко мне в Дом быта, я тогда только что директорствовать начала. Не скажу, что эта должность мне легко досталась – пришлось и конвертик кое-кому сунуть, и переспать кое с кем… Это я вам как баба бабе говорю, вы меня поймете… Ради тепленького местечка чего только не сделаешь! А я молодая была, с дипломом, с головой, с планами на жизнь…

Серафима достала папиросы и закурила. По комнатке поплыл едкий дым, она открыла форточку.

– Анатолий пришел ко мне в Дом быта, – продолжала она свой рассказ, – спрашивал, нет ли у меня для него работы. Я его пристроила в наше фотоателье, предупредив, что зарплата у него будет небольшая. Он согласился. Сказал, что уже две недели ходит по городу, а работу найти не может. Здесь жил его отец, правда, они с его матерью были в разводе. Но, приехав с Севера, Аникеев остановился у отца. Потом как-то потихоньку он стал ухаживать за мной: то в кабинет ко мне заглянет поболтать, то домой проводит. А один раз принес цветы… Я оценила: с его зарплатой это был поступок! В общем, как-то незаметно мы с ним сошлись. Он переехал от отца ко мне, потом мы вообще расписались…

Серафима смяла окурок в пустой консервной банке, подлила мне чаю. Он уже остыл, и она снова поставила чайник на плитку.

– Я не скажу, что мы жили плохо. Так как-то, неопределенно, ни плохо, ни хорошо. Думаю, что он был равнодушен ко мне, просто ему негде было жить, да и на зарплату работника маленького фотоателье особо не разгуляешься. А у меня доход был – с его деньгами не сравнить. И официальная зарплата большая, и «приработок» кое-какой имелся. Я же сдавала площади всяким «ИПэшникам» под магазинчики, парикмахерские, обувные мастерские… Они мне платили больше, чем мы указывали в договорах… Одним словом, мухлевала я, что уж тут греха таить! Я и машину себе купила. Правда, записала ее на мужа, чтоб не конфисковали ее в случае чего.

– Но потом ее все равно конфисковали?

– Нет, она у него так и осталась.

– А детей у вас не было?

Серафима посмотрела на меня, горько усмехнувшись:

– Думаете, я только и думала о деньгах? Нет, о них я, конечно, много думала. Я не собиралась жить в нищете. Но я и детей хотела родить. Уж одного, по крайней мере, точно бы родила. Но он мне не дал. Уговорил сделать аборт. Потом был еще один аборт, потом еще… После третьего я больше не беременела. Врачи сказали, что сильное воспаление после аборта привело к спайкам. Я рыдала от горя, а этот… муж чертов, утешал меня и убеждал, что без детей даже лучше. Будем, мол, жить друг для друга! Сволочь!

– Как же получилось, Серафима, что вы за решеткой оказались?

– Не знаю. Но, думаю, донес на меня кто-то из своих, потому что те подробности, которые знал следователь, мог ему рассказать только кто-то из моего окружения. Тот, кто был в курсе многих дел. Знаете, я даже не удивлюсь, если все это он… Анатолий. Ему это очень выгодно было сделать: я – за решеткой, а он – свободен и при деньгах. Меня арестовали.

– Говорят, денег при обыске у вас так и не нашли? Вы, должно быть, хорошо их спрятали.

– Я же не дура – копить деньги и держать их дома! Деньги – это цветные бумажки, не более того. Грянет какой-нибудь дефолт или «черный понедельник» – и они превратятся в фантики. Очень уж дорогую мебель и шмотки я тоже не покупала, хватало ума особо не выпендриваться. Знала: в случае чего – все конфискуют.

Серафима сняла с плитки кипящий чайник, подлила себе горяченького. Потом встала и закрыла форточку. В комнатенке у нее и так было не жарко, она сидела в толстой вязаной кофте, старой, большого размера, как видно, с чужого плеча.

– Почти на все деньги я покупала камешки. Алмазы. Был у меня знакомый, возил необработанные, прямо с прииска. Я оставляла на прожитье – так, мелочь, на еду, на одежду, которую мы покупали редко, зато качественную. Аникеев мой активно участвовал в распределении семейного бюджета и, надо сказать, проявил в этом деле незаурядные способности. Надо отдать ему должное, он был очень экономным! Сначала меня это радовало: он не транжирил мои деньги. Потом, оказавшись в тюрьме, я поняла, что он уже тогда строил далеко идущие планы на жизнь, причем меня в этих планах не было.

Она помолчала некоторое время, попивая чаек, затем продолжила:

– Дали мне пять лет. Нарушений нашли – воз и маленькую тележку! Все, что было и не было, повесили на меня. Если верить следователю, я обобрала весь город. Просто озолотилась! Менты, гады, меня прессовали, по ночам допрашивали. Это я потом узнала, что их действия были незаконны: по ночам подозреваемых допрашивать нельзя, это давление. А мой адвокат, гнида, все мои жалобы мимо ушей пропускал. Едва огласили приговор – Аникеев побежал подавать на развод. Он прекрасно знал, где находятся мои алмазы – у моих родителей на даче. Следователь все просил меня сказать, где я прячу наворованное. Он думал, что я храню где-то «дипломат» с деньгами. Я догадывалась, что мои алмазы они так и не нашли. А когда я вышла, – а освободилась я на полгода раньше, за примерное поведение, – я поехала к родителям на дачу, но камушков там уже не было. Взять их мог только один человек…