– Да кто ты такая?! Какого черта… мать твою…

– Придерживайтесь парламентских выражений, леди! Иначе не успеете вы и глазом моргнуть, как на вас свалятся такие неприятности, что мало вам не покажется.

– Спроси, чего она хочет? – прошептал Анатолий, не подозревая, что я его отлично слышала.

– Скажите вашему благоверному, что мне надо только одно: чтобы вдова артиста Виноградова покинула ваше заведение живой и здоровой. И главное – как можно быстрее!

– Она все слышит, – прошептала Алена мужу очень тихо. Я не столько услышала, сколько догадалась, что она ему сказала.

– Алена, да говорите вы громче, не стесняйтесь!

– А если мы ее не отпустим?

– Я же говорила, у меня для вас сюрприз, ребята! Вас записывают. Если не отпустите Надежду, тогда эта запись отправится куда надо…

– Ты врешь!

– Прокрутить вам пленку? Хотите самих себя со стороны послушать? Что ж, легко!

– Ладно, не надо. Верим!

– Мне от вашей веры доход небольшой. Я за свое молчание хочу денег.

– Она тоже требует денег, – шепнула Алена мужу, а меня спросила: – Сколько?

– Ой, да всего-то половинку «лимона»! Для вас это не деньги, я знаю.

– Ты что, дура?! Пол-лимона?!

– А будете меня оскорблять, и эта запись моментально окажется в прокуратуре. Статьи: взятие заложника – раз, угроза убийства – два, по этой записи поднимут дело артиста Виноградова – три… Мне продолжать? Вам светит солидный срок, ребята! А деньги после вашего ареста у вас и так конфискуют, так что советую вам подумать. Пожадничаете, не дадите мне полмиллиона – потеряете все двадцать. Да-да, я тоже в курсе насчет дедушкиного наследства.

Наступила длинная пауза. В головах супругов, должно быть, происходил сложный мыслительный процесс. Они перешептывались, да так тихо, что разобрать слова было невозможно. Наконец Алена ответила:

– Хорошо, мы ее отпускаем.

– А деньги? – напомнила я.

– Потом. Мы же не держим здесь, в магазине, такую сумму.

– Я не слышу, как вы вдову развязываете…

– Да развязали уже!

– Я в порядке! – крикнула нам Надежда. Голос у нее был довольно бодрый, хотя все-таки испуганный.

– Мадам Дьяченко, уточните насчет денег, пожалуйста, – попросила я.

– Позвони завтра, – сказал в трубку Анатолий, очевидно, забрав телефон у жены, – мы обменяем твою пленку на деньги.

– Хорошо, до завтра!

Я выключила телефон. Через минуту на крыльце магазина появилась наша освобожденная. Я завела машину, отъехала за угол ближайшего дома, Надежда подошла к машине, села… Ее трясло.

– Как ты? – спросила я.

– Н-нормально, – она старалась держать себя в руках.

Я достала термос с кофе и протянула ей. Она взяла его дрожащей рукой, начала отвинчивать крышку. Было видно, что ей все-таки не по себе.

– Ну, ты молодец! – восхитилась ею Серафима. – Мы все слышали. Ты так хорошо с ними говорила!

– Да-а… Зато потом… как же я испугалась! Девочки, у этого Дьяченко было такое страшное лицо, когда они меня связали! Я думала, мне точно конец. Он смотрел на меня жуткими, холодными, злыми глазами… А эта его Алена… Она такая кровожадная!

– Успокойся, все уже позади. Ты действительно молодец! У нас теперь имеется запись этого разговора, а это значит, что есть чем их шантажировать. Денежки они нам обязательно выложат!

– Полина, а как мы теперь их возьмем, эти деньги? Я в магазин одна больше не пойду! – Надежда нервно передернула плечами.

– Придумаем, как.

– Полина, а вдруг они заявят на нас? Скажут, что мы их шантажируем, деньги вымогаем… Это ведь статья?

– Наденька, успокойся. Никуда они не заявят, у них самих рыльце в пушку. Тогда им придется рассказать, почему ты пришла именно к ним, а, к примеру, не к их соседу – в продуктовый магазин. Нет, ворошить это дело им неинтересно, им требуется все тихо-мирно замять.

– Тогда мы разбегаемся до завтра?

– Давайте, девочки, я вас развезу по домам. А Надежду прямо к подъезду доставлю. А то мало ли…

И я отвезла домой сначала Серафиму, потом нашу смелую вымогательницу.

Я возвращалась в коттеджный поселок. Возле будки охранников я, как обычно, притормозила, ожидая, пока ребята поднимут шлагбаум. Сзади посигналили. Я посмотрела в зеркало заднего вида и увидела знакомый темно-красный «Лансер». Миновав охрану, я притормозила у обочины. «Лансер» тоже остановился, из него вышел Андрей Птицын.

– Полина! Какая встреча! – «звезда стилистики» театрально развела руки в стороны.

Я тоже решила выйти из своей машины.

– Здравствуйте, Андрей.

Мы стояли, облокотившись на капот моего «Мини Купера», и беседовали. Из проезжавшего мимо «БМВ» высунулась чья-то физиономия и, разинув рот, смотрела на нас, пока машина не скрылась за поворотом.

– Полина, могу вас обрадовать: у меня дома уже почти готов салон. Я приглашаю вас – да хоть завтра – на стрижку. Разумеется, вечером, после девяти. Вы придете?

Конечно, с одной стороны, было бы очень заманчиво сделать прическу у самого Птицына. Все те люди, к чьим волосам он «приложил руку», выглядели просто великолепно. Та же местная телеведущая, Катя Смирнова, которую знал весь город. Даже просто сказать небрежно своим знакомым: «Я стригусь у Птицына» – означало вырасти в их глазах до небывалой высоты. И хотя сама «звезда стилистики» выглядела чересчур экстравагантно, и злые языки злословили о нем, рассказывая такие пикантные подробности из его личной жизни, что просто дух захватывало, но постричься у этого человека все-таки стоило!

– Во сколько, вы говорите, можно прийти?

– После девяти. Вам это кажется слишком поздним часом?

– Вообще-то, да. Я в это время как раз спать ложусь.

Андрей рассмеялся, как мне показалось, как-то делано:

– Что вы, Полина! Это же детское время! Девять! В девять у меня только начинается личная жизнь. До восьми я – в своем салоне красоты, потом приезжаю домой, принимаю душ, и только после этого у меня начинается личная жизнь.

– И что же, Андрей, в свое личное время вы будете стричь какую-то девушку? Не артистку, не бизнесвумен – просто соседку по поселку? Согласитесь, это очень подозрительно.

– А может, я хочу завести знакомства на новом месте? Завтра вы ко мне придете в гости, а потом, глядишь, и я к вам загляну… Соседи должны поддерживать добрые отношения друг с другом.

Кто же спорит, должны. Однако приходить поздно вечером домой к мужчине было бы верхом легкомыслия. Особенно одной.

– Андрей, а вы не возражаете, если я приду не одна?