После того что случилось на обрыве, ей нужен был относительный покой, чтобы никто не трогал.

Она оставила позади всю свою прошлую жизнь, ни о чем особенно не жалея, и те полгода находилась на перепутье, сама не зная, куда повернет ее судьба.

Желаний пока она никаких не имела, знала только, что никогда не вернется в отчий дом. А пока потихоньку привыкала к самостоятельности. Решения, хоть и пустячные, она принимала теперь сама, никто над ней не довлел.

С тех пор так и повелось, она все решает сама, и это совсем неплохо.

С этой мыслью Арина наконец заснула.

Хозяин квартиры и его странный гость прошли в кабинет.

Николай включил свет. Странный человечек без возраста бросился к столу, на котором лежала большая шкатулка из темного дерева, всплеснул руками:

– Это здесь? Это она?

– Она, она! – Николай подошел, привычным движением левой руки достал из кармана маленький медный ключ с узорной бородкой, вставил в скважину на боковой стенке шкатулки, и тут на лице его проступило удивление: – Она не заперта… странно… очень странно… Я закрывал ее перед уходом, а ключ только один…

Он торопливо, взволнованно откинул крышку шкатулки – и перевел дыхание:

– Все в порядке, она на месте… Наверное, я забыл ее закрыть… ведь другого ключа нет…

Его ночной гость подскочил, через плечо хозяина заглянул в шкатулку, и глаза его засияли:

– Она! Это она! Никаких сомнений!

В шкатулке лежала сложная металлическая конструкция, напоминающая человеческую руку. Пальцы железной руки были сжаты в кулак.

– Она, она! – пролепетал странный человечек и потянулся к железной руке: – Никаких сомнений! У меня нет никаких сомнений, это именно та рука…

– Еще бы – за такие деньги! – усмехнулся Николай. – Значит, вы уверены в том, что рассказывали о ней?

– Ну, сам я этого не видел, но очень надежные исторические источники утверждают…

– Вы можете это гарантировать?

– Я занимаюсь этим периодом всю жизнь… это сфера моих научных интересов…

– Для меня это не сфера научных интересов. Для меня это вопрос жизни и смерти.

– Я понимаю, понимаю…

– Вряд ли вы понимаете… чтобы понимать, нужно побывать в моей шкуре!

Николай бережно вынул железную руку из шкатулки, положил ее на стол, снял пиджак, закатал правый рукав рубашки. Посмотрел на свою изуродованную руку.

Протез был изготовлен очень хорошо, его трудно было отличить от настоящей, живой руки. Еще бы – над ним работали лучшие немецкие мастера, и денег он стоил очень больших. Николай не поскупился. Естественный цвет кожи, голубые прожилки вен, даже редкие рыжеватые волоски на пальцах.

Протез прекрасный – но он не заменяет живую руку. Ни в каких отношениях не заменяет.

Он отстегнул протез, попытался надеть на его место железную конструкцию из шкатулки – но одной рукой не сумел. Тут к нему на помощь кинулся рыжий человечек, с неожиданной ловкостью надел руку, пристегнул ремни.

Николай поднял железную руку, осмотрел ее.

Грубая, примитивная конструкция, не сравнить с прежним протезом. И тяжелая. Но если то, что об этой руке рассказывают, правда – он сделал очень выгодное вложение. А что выглядит неважно – так можно надеть поверх этой руки перчатку…

Он помахал железной рукой, поморщился.

Слишком тяжелая, нужно к ней привыкнуть…

Но самое главное – не это.

– Что нужно сделать, чтобы она…

– Нужны подходящие обстоятельства… ее нужно активизировать… запустить…

– А как ее активизировать?

– Я над этим еще работаю… – проговорил странный человечек уклончиво.

– Поторопитесь! – бросил ему Баринов. – Мне некогда ждать! Я уже сказал – это вопрос жизни и смерти!

На следующее утро Арина проснулась позднее обычного.

Николая уже не было дома, так что поговорить они не успели.

Из кухни доносился приятный запах свежезаваренного кофе – экономка Светлана готовила завтрак. У них вся прислуга была приходящей, муж говорил, что не потерпит посторонних ночью в собственном доме. Никого, кроме охранника.

Арина туго завязала поясок халата и вышла из спальни. В прихожей мелькнуло незнакомое лицо.

– Вы кто? – насторожилась Арина.

– Я Рустам, новый охранник.

– А где Стас?

– Стаса уволили.

– Оперативно! – Арина вспомнила ночной разговор с мужем и усмехнулась.

Что ж, все правильно, нечего спать на работе.

Арина включила воду в ванной и стала разглядывать себя в большом зеркале.

Что-то сегодня она себе не нравится, вид утомленный, глаза потухли. Спала плохо? Или снова воспоминания мешают жить? Нужно что-то делать, вот уже второй день она киснет и думает о плохом, а от этого появляются преждевременные морщины.

Хотя как раз все самое плохое уже передумано, дальше начинается новая жизнь.

Ванна наполнилась, Арина легла в душистую пышную пену и прикрыла глаза.

Как хорошо, что мужа нет дома, никто ей не мешает расслабляться.

У нее своя жизнь, свои желания, свои интересы, свои мысли, мужу нет до них никакого дела, и она ему благодарна за то, что они не мешают друг другу.

И воспоминания у нее свои, она никогда никому о них не рассказывала. Не о том, что случилось на обрыве той ночью пятнадцать лет назад (еще не хватало!), а вообще о своей жизни.

Да и Николаю вряд ли это будет интересно.

С того случая на обрыве прошло всего семь месяцев, и однажды Аглая Михайловна сказала, что у нее через неделю день рождения.

По этому поводу был вызван Ираклий – немолодой такой мужчина, точнее, молодящийся старичок в старомодных очках с сильными линзами. Одет Ираклий был, на взгляд Арины, странно – аккуратный костюм, белая рубашка, а вместо галстука – большой шелковый бант в горошек. Причем бантов этих было у него несколько штук, и горошки все разные – черные, красные, крупные и мелкие.

Ираклий приходил не просто так, а по важному делу.

Аглая Михайловна продавала ему разные безделушки и кое-что мелкое из мебели. Денег у нее не было, а привыкла жить, ни в чем себе не отказывая, вот потихоньку и спускала кое-что Ираклию.

Гавриловна, увидев Ираклия во дворе, говорила, что он – жулик, вон как глазки под очками бегают, Арина же только пожимала плечами – ей-то какое дело.

На этот раз Ираклий уволок с собой чудный ликерный столик – маленький, размером чуть больше табуретки, из красного дерева, с двумя ящиками в верхней части – для сигар и игральных карт, а в середине – место для бутылок.