Обороты наращивались, как и скорость её пения. Третий круг, четвёртый. Слова постепенно превращались в почти неразличимую белиберду, словно кто-то двигал ползунок увеличения скорости на звуковой дорожке:

– Рлсы-лсы-шплы-плы-ал-о-зд-да-лы.

Из ступора меня вывели Серегины глаза, на которых я в какой-то момент остановил взгляд. Полные ужаса, смотрящие на меня с мольбой, пытающиеся мне что-то донести. И при этом он стоял и крутил скакалку со свойственной ему лёгкой улыбкой. Больше терпеть это было невозможно. Забыв о страхе, я подскочил к Максу и резко вырвал из его рук ручку скакалки:

– Ну всё, хватит!!!

Пластиковый шнур со свистом сильно хлестнул девочку по шее, отчего ту повело назад. Ребёнок попятился, хватаясь за горло, споткнулся о бетонный обломок и повалился на спину. Господи, что я наделал! Девочка захрипела и задёргалась в конвульсиях. Её выгибало под несовместимыми с жизнью углами, как если бы в её теле напрочь отсутствовали кости. Сквозь сдавившие горло пальцы сочилась какая-то густая, похожая на нефть, жидкость. Она билась в агонии, стуча по бетонному полу ногами, пока хрип не перешёл в булькающий кашель. Она перевернулась и встала на четвереньки. Выгнув спину она разевала пасть, кряхтя, пытаясь что-то выхаркнуть, словно подавившаяся гиена. В воздухе запахло гнилью. Я с трудом сдержал рвотный позыв. Девочка затихла в нелепой позе – на четвереньках, вывернув локти кверху. Какое-то время она продолжала беззвучно открывать рот, безуспешно пытаясь что-то сказать. По всей видимости, шнуром ей повредило голосовые связки. Она неуклюже поднялась на ноги, нашла меня и стрельнула полным лютой злобы взглядом. Из приоткрытой пасти на подбородок стекало что-то тёмное.

Девочка осмотрелась по сторонам, перевела взгляд на потолок, изучая его. Задумалась на какое-то время, потом вновь посмотрела мне в глаза, вытянула вперёд руку и указала на меня пальцем. Из громкоговорителя сверху вдруг затрещали помехи, как из старого приёмника, и грубый глухой бас диктора произнёс слово, расколовшее тишину раскатистым эхом, и от которого у меня задрожали колени, а волосы на затылке встали дыбом:

– ТЫЫЫ…

Был у меня в детстве один случай, о котором я стараюсь не вспоминать, и уж тем более не рассказывать. Я был тогда совсем ещё мальчонкой, и, как и многих моих сверстников, родители на всё лето отвозили меня отдыхать в деревню к бабушке.

Я дружил там с местными пацанами, ну и как водится участвовал во всех их местных делишках, в том числе – и тёмных.

Одним из таких тёмных развлечений было воровство яблок в соседских садах. Лично я эту кислятину на дух не переносил и ходил, скорее, за компанию, чтобы не слыть трусом, ну и, может, для того чтобы получить свои первые порции адреналина.

И вот, в один из вечеров мы полезли через забор в чей-то яблоневый сад. Я тряс выбранное дерево, а ребята набивали карманы упавшими яблоками, как вдруг за моей спиной раздалось грозное рычание. Обернувшись, я увидел огромную немецкую овчарку, выползающую из своей будки, расположенной напротив открытой калитки, ведущей из сада к дому. Сразу бросилась в глаза отстёгнутая цепь, которая валялась в сторонке, – собака была не привязана. Пацаны среагировали быстро, с криком "Бежим!" они кинулись врассыпную, и уже через пару секунд их след простыл. А я остался один и, оцепенев от страха, стоял, не в силах пошевелиться, и лишь смотрел, как зверь, скаля зубастую пасть, приближается ко мне. Даже если бы существовала подробная инструкция о том, как действовать в таких случаях, и даже если бы я знал её наизусть, то всё равно не сделал бы ничего и продолжал вот так стоять, чувствуя, как мокрое тепло растекается по ногам. Влияние того страха было настолько сильным, что во мне полностью отключилась как способность двигаться, так и способность соображать. Овчарка громко залаяла, и, подойдя ещё ближе, пригнулась к земле, готовясь к нападению. Я зажмурил глаза и, наверное, просто ждал, когда меня разорвут на куски. И даже почувствовал исходящую от земли вибрацию, когда собака помчалась на меня, как вдруг раздался крик:

– Мухтар, фу! Фу, я сказал! Ко мне! Пёс, заскулив, остановился в каких-то паре метров от меня, нехотя развернулся и, махнув хвостом, покорно посеменил к вышедшему из дома хозяину. Только в этот момент ко мне вернулись чувства. Я бросился к забору и перемахнул через него, кажется, даже не задев.

– Эй, а ну стоять! – кричал мне вдогонку хриплый хозяйский голос, – Подонки! Ещё раз увижу – уши надеру!

Я не помню, как добежал до дома, но эта зубастая пасть ещё долго стояла перед моими глазами, и ещё много дней после того случая я боялся спать без света. Для ребёнка моего возраста это была вполне себе психологическая травма. Со временем, конечно, всё забылось и прошло. Впоследствии я никогда не считал себя трусом, и наоборот, зачастую лез первым в такие места, в которые сунется далеко не каждый.

И вот сейчас я стоял перед маленькой девочкой, как тот мальчишка перед свирепой овчаркой, как загипнотизированная мышь перед коброй, и просто ожидал своей участи. Мне показалось, что я тронулся умом в тот момент, когда окончательно осознал, что происходящее вокруг не поддаётся ни законам физики, ни вообще каким-либо законам. Девочка общалась со мной через громкоговоритель на потолке, используя записи голоса диктора советского метро…

– НА КО-ЛЕЕНИ… – фраза прозвучала рвано, будто была склеена из нескольких отдельных слогов. Да и навряд ли в записях метрополитена вообще существовало слово "колени".

Меня охватила гипнотическая вязкость движений, словно я вклеился в мёртвое пространство. Ноги подогнулись сами собой, прежде чем я успел что-то понять. Я упал на колени и почувствовал растекающееся по ноге влажное тепло. На этот раз это была кровь. Кровь от вновь открывшейся от удара раны. Девочка не спеша двинулась ко мне. Макс дёрнулся было с места, но одного поворота её головы в его сторону хватило, чтобы вернуть его в прежнее положение. Не дыша, я смотрел на её негнущиеся ноги. Она шла немного враскачку, подволакивая правую ступню. Шарканье било по оголённым нервам, как по натянутым струнам. Я заметил торчащий бугорок под её коленом, пригляделся, и чуть не блеванул. Открытый перелом. Ещё чуть-чуть, и обломанная кость прорвёт тонкую бледную кожу и вылезет наружу. Но, в отличие от меня, девочку это нисколько не беспокоило, она так и продолжала идти, пока не приблизилась ко мне вплотную. Резко пахну́ло землёй, гнилью и какой-то древностью, и я не смог сдержать очередной рвотный позыв. "Наверное, так пахнут мумии" – промелькнуло в голове, прежде чем меня вырвало прямо ей на ноги.

Не обратив на это внимания, девочка схватила меня за подбородок своими липкими холодными пальцами и одним движением резко подняла мою голову, едва не свернув мне шею. Температура её тела была не выше, чем у бетонного пола, на котором я сейчас стоял. Ощущать её пальцы на своей коже было самым омерзительным из всего, что мне вообще приходилось когда-либо испытывать. Я подумал, что никогда и ничем уже не отмоюсь от этого…

– СМО-ОТРИ НА МЕЕ-НЯ. – приказал диктор, и мои глаза послушно поднялись вверх. С её повреждённой шеи отделилась тёмная густая капля и упала на мою щёку.