Ему наследовал сын Антиох II, прозванный Теосом (богом) жителями греческих городов (Милет и др.), которые он объявил свободными, когда понял, что больше не может их контролировать. Об этом царе мы знаем еще меньше, чем о его отце. Нам известно, что он вел завоевательные кампании вплоть до Фракии, стараясь возместить некоторые потери отца, что он не смог покорить Пергам, но освободил соседние большие города, возможно, чтобы поднять их против нового представителя Пергамской династии. Также мы знаем, что он вел долгую и скучную войну с Птолемеем Филадельфом, которая настолько утомила этого монарха, что он достиг урегулирования на базе нового союза, в котором Антиох II должен был отказаться от своей предыдущей жены, изгнать ее вместе с детьми и жениться на Беренике, дочери египетского царя. Этим средством старый дипломат хотел обеспечить практическое превосходство в Сирии, но Филадельф прожил достаточно долго, чтобы узнать о катастрофе, расстроившей его планы. Свергнутая царица и ее сторонники сумели заманить Антиоха II к себе в Сарды. Там он был отравлен, а юную царицу после преследования захватили и убили. Эта трагедия послужила поводом для великой войны, которая имела место во время правления уже следующего Птолемея, который ввязался в нее сразу после восшествия на престол (246 до н. э.).

Монета Селевка III Сотера Сирийского

Такие события будоражили Восток в последние годы жизни ветерана Антигона II Гоната. Но правление Антиоха II Теоса значительно интереснее по другой причине. Оно дает нам дату, когда серия мятежей в верхних провинциях не только оторвала их на какое-то время от наследия империи, но оказала большое восточное влияние на эллинизм. Читателю уже известно, как империя Чандрагупты вторглась в восточные провинции Селевка и как Селевк уступил то, что не мог удержать. Выбор места для столицы и вся его политика показывала, что его взгляд был устремлен на запад, на Средиземноморье — истинный дом эллинизма, настоящей культуры и прогресса. Несомненно, устройство своей резиденции в западной оконечности царства было главной причиной того, почему верхние провинции отпали. И на первый план выдвинулась Атропатена в Северной Мидии, названная в честь сатрапа Атропата, объявившего себя царем после смерти Александра. Независимая Северная Мидия блокировала путь с востока вдоль нижней части Каспийского моря — его называли Селевкийским (Гирканским. — Ред.) морем — а значит, все движение товаров по северному пути к Черному морю. Можно не сомневаться, что этот бунт спровоцировала дальновидная дипломатия Птолемея, хотя конкретные факты мы уже никогда не узнаем. Далее мы видим, что в провинциях Бактрия и Согдиана, фактически отделенных от империи этим мятежом, возвели на трон своих царей и, что самое примечательное, эти цари имели греческие имена — Эвтидем и Диодот. С греческими надписями были отчеканены и монеты. Дошедшие до нас скудные остатки архитектуры этих далеких азиатских царств (царство образовалось одно — Бактрийское, включающее Согдиану и др. — Ред.) показывают, что там существовала эллинская культура и их цари были преемниками Александра. Значит, пока еще эллинизм оставался победоносным, хотя и с множеством уступок и компромиссов в части религии и языка. Теперь все царство Чандрагупты было в руках его благочестивого внука Ашоки, и его принятие вероучения Будды, возможно, стало событием не менее великим, чем принятие христианства Константином Великим. Влияние великого царя предоставило полную свободу действий миссионерскому духу буддийских жрецов, и мы знаем из надписей, что их приверженцы приходили и в царства эллинского мира. Антиох, Антигон, Магас, Птолемей, Александр Эпирский… Значит, в восточных провинциях существовало и активно работало влияние, антагонистичное эллинизму, и у нас есть все основания считать вероятным то, что буддистские миссионеры проповедовали в Сирии на два столетия раньше, чем в Северной Палестине впервые услышали об учении Христа. Это правда, что у каждой великой исторической перемены есть свой предвестник и что людские умы следует подводить к новым великим истинам, являющимся даром Божественного вдохновения, постепенно. Терпимость эллинизма, более того, любопытство, подталкивавшее к переводу священных книг евреев, египтян и вавилонян на греческий язык, должно быть, способствовало распространению этих более глубоких моральных систем. Трудно сказать, в какой степени ими был затронут более поздний стоицизм. Стоики, определенно, были в контакте с Сирией и Киликией и могли оказаться под влиянием доктрины, вместе с пантеизмом проповедовавшей покорность, воздержание, милосердие и благожелательность намного полнее, чем мог думать эллин. Если бы учение Будды было переведено на греческий язык и начало распространяться, не может быть сомнений в том, что оно нашло бы своих миссионеров и приверженцев по всему Средиземноморью и, возможно, даже в Риме. Но без этого шага оно оставалось совершенно чуждым эллинизму. Именно этот шаг, перевод евангелий на греческий язык, дал христианству доступ ко всем цивилизациям Запада.

Но мы должны оставить эти рассуждения, которые уходят далеко в последующую историю, и вернуться к насущным проблемам. Мы долгое время откладывали рассказ о литературе Александрии и всего эллинского мира в дни Птолемея II Филадельфа.

К несчастью, мы вынуждены очень много говорить о войнах и союзах, о глупости или смелости правителей и военачальников. При этом лучшая часть истории — развитие идей, прогресс культуры и литературы, расширение политических и моральных знаний — иными словами, жизнь людей, а не их случайных правителей пропускается или отодвигается на задний план. Поэтому нам представляется чрезвычайно приятным уйти от сложных дипломатических интриг и противоречий, выбраться из запутанного лабиринта союзов между царскими домами и рассмотреть, какое научное и литературное наследие нам оставил век эллинизма. Сохранились труды пяти александрийских поэтов. Ранние книги Септуагинты — образец греческой прозы того времени. У нас есть некоторая информация о науке, но история создания университета и формирования его штата окутана туманом. Музей и библиотека были в самом строгом смысле слова тем, что мы называем университетом, причем оксфордского типа, где ученые мужи, занимающиеся научными работами, становятся членами братства и проводят досуг возле обсерваторий и богатейшей библиотеки. Как и средневековые университеты, это исследовательское учреждение постепенно превратилось в учебное, поскольку в такие центры слетались все, кто жаждал знаний, и убеждали члена братства стать учителем-наставником.

Модель была взята из Афин. Там школы, начиная с академии Платона, имели определенную собственность — дом с окружающим его садом, и, чтобы сделать учреждение надежнее, его называли святилищем, где поклоняются музам и где глава школы, или назначенный жрец, выполнял определенные жертвоприношения. Эту собственность, которой управляли по доверенности преемники дарителя, завещавшего ее школе, было бы кощунством захватить. Так появилось название для школы — Мусейон (Музей). Деметрий Фалерский, друг и покровитель Теофраста, привез эту идею в Александрию, когда его тезка отправил его в изгнание (см. главу 6), и, несомненно, создал это учреждение по его совету Птолемей I, хотя получил признание за его развитие Филадельф, снова выславший Деметрия. Более того, ученик Аристотеля внушил царю мысль о необходимости собрать в одном центральном хранилище все, что мир знает или может произвести, чтобы установить законы вещей, произведя тщательный анализ деталей. Поэтому появилась не только величайшая библиотека, которая в те времена имела несравненно большее значение, чем любая библиотека сейчас, но также были основаны обсерватории, зоологические сады, были собраны коллекции экзотических растений и многих разных новых и странных вещей, доставленных исследовательскими экспедициями из дальних регионов Аравии и Африки.