– А я стою, вас высматриваю– Конопацкий, немного смущаясь, пожал руку Грязнову, но так и не решился спросить, как того зовут.

Рукопожатие оказалось крепким – таким, словно Грязнов проверял силу Конопацкого, хватит ли у того духа ответить так же крепко.

– Пойдемте, времени у нас не так уж много. Дела, знаете ли…

Виталик шел рядом со своим новым знакомым и прямо-таки нутром чувствовал, тот тоже прошел школу или десантных войск, или спецназа. На чем основывается это чувство, он бы не мог объяснить и сам, просто чуял, как собака, нюхом.

– Мы недавно сюда переехали, – рассеянно, словно бы не обращаясь ни к кому конкретно, говорил Грязнов, – оно удобнее, людей ищем по району при помощи объявлений. Вот наш офис, – и он указал на выцветшую вывеску приемного пункта белья в стирку.

И Виталия даже не закралось в душу сомнение насчет того, а может ли преуспевающая фирма располагаться в таком глухом районе, в частной квартире.

Грязнов, словно бы предвидя подобный вопрос, принялся объяснять:

– Сами понимаете, трудно сейчас работать, повсюду ограничения, власти никак не хотят отказываться от института прописки. Вот и приходится прятаться, работать чуть ли не подпольно. А ведь чем одни люди, не москвичи, хуже других – москвичей? Каждого по его деловым качествам ценить надо, а не по прописке. Небось в правительство себе всяких людей набирают, не только москвичей. Да и президент, он же не в Москве родился – нет. То-то же! Во и приходится исправлять, так сказать, историческую не справедливость своими методами. Против природы не попрешь.

Эти слова, словно бальзам, лились на душу Виталия успевшего за два месяца полюбить столицу и одновременно возненавидеть ее жителей, которым повсюду были преимущества, а ему приходилось вздрагивать, лишь только завидит на улице милицейский патруль. Остановят еще, проверят документы и выбросят к черту из Москвы! Но до ею пор везло, спасала славянская внешность. Милиции хватало разборок с кавказцами, останавливали чуть ли не каждого носатого брюнета со смуглой кожей.

– Проходите, – Грязнов распахнул дверь, и Конопацкий шагнул в квартиру.

Солнце освещало большую комнату, но неярко, деликатно, пробиваясь сквозь планки полузакрытых жалюзи За столом возле компьютера сидела молодая девушка в белом халате и в белом же, похожем на поварской, колпаке. Рядом с письменным столом на журнальном столике расположилась небольшая подставка для пробирок, чемоданчик с красным крестом на боку и непонятными для Конопацкого надписями, сделанными латинскими буквами.

– Тесновато у нас тут, – развел руками Грязнов, пристраивая пальто на вешалке, – но зато все на месте, не отходя от кассы, так сказать. Катя, можешь пока нам кофе приготовить, мы тут поговорим немного.

То ли медсестра, то ли доктор – Виталий так толком не понял, кто эта девушка, – вышла на кухню, и он оказался с Грязновым по разные стороны письменного стола.

Катя гремела на кухне посудой, и Конопацкий чувствовал себя по-домашнему уютно. Мужчина, пригласивший его в странный офис, не спешил начинать разговор, смотрел на посетителя испытующе.

– Документы ваши можно посмотреть? – наконец-то вкрадчиво произнес он и тут же протянул руку, даже не получив ответа.

Конопацкий ощутил, что такое с ним уже когда-то случалось, но не сразу сообразил, когда и кто был тогда его собеседником. А зря, точно так же вела себя и цыганка, перехватившая его однажды у вокзала в Горловке, она не делала пауз между просьбами дать и жестами.

– Дай-ка сюда деньги, – говорила она, – я за них подержаться должна, иначе гадание неточным будет.

И ее ладонь уже маячила перед Виталиком, а он как загипнотизированный вытаскивал последние деньги.

– Все, все давай, – приговаривала цыганка, – если хоть что-то у тебя останется, гадание неточным будет.

На твою жизнь кто-то большие деньги поставил.

И он как последний идиот шарил по карманам, выгребая все до последней бумажки. Денег своих, конечно, он больше не увидел. Цыганка покрутила их в руках, прошуршала, а затем дунула на кулаки и резко разжала их. Денег как и не бывало…

– Да-да, – приговаривал Грязнов, листая старый, еще советского образца, паспорт Конопацкого.

Он даже не мог скрыть довольную улыбку. Человек, попавшийся на его удочку, отвечал многим требованиям: гражданин другого государства, никогда не был женат, в Москве находится нелегально, достаточно молод, в тюрьме не сидел – в системе нумерации советских паспортов Грязнов разбирался великолепно. Это только легковерные думают, что после снятия судимости по их паспорту невозможно понять, что они отбыли срок наказания. Выдается такой же паспорт, только буквенная серия начинается, скажем, с буквы "У", которой нет в паспорте ни у одного законопослушного гражданина.

– В армии служили?

– Да.

– В каких частях?

– Воздушно-десантные войска, – не без гордости ответил Конопацкий: в его жизни было мало того, чем можно гордиться.

– Ну, тогда мой следующий вопрос, наверное, лишен смысла: на здоровье не жалуетесь?

Конопацкий даже рассмеялся:

– Могу пожаловаться на что угодно, только не на здоровье.

– Курите? Пьете? – коротко задавал вопросы Грязнов, глядя на собеседника из-за поблескивающих стеклышек узких очков.

На самом деле зрение у него было отличное, единица, но он хорошо усвоил, что, во-первых, очки придают человеку солидность, внушают доверие, а, во-вторых, собеседнику потом сложнее вспомнить лицо того, с кем он встречался.

– Раньше, давно, курил.

– А пить?

Конопацкий задумался.

– Как вам сказать. На работе это не отразится.

– Я не имею в виду рюмку-две к празднику, как делают все приличные люди, а запои сильные, пьющий человек на работе, сами понимаете… – и Грязнов развел руками.

– Нет. Но что хоть за работа? – не выдержав, спросил Конопацкий.

– Высокооплачиваемая, – с улыбкой ответил Грязнов, – но, как вы понимаете, конкурс большой. Вот мы с вами сидим беседуем, а желающих устроиться на работу к нам много.

– Да уж, понимаю.

– Где работали до этого?

– Метизный завод.

– Вредное производство – литейка, покраска, гальваника?

– Нет, обработка металла резанием. Особо полезными условия в цеху я не назвал бы, но и вредного там ничего не было. Так чем мне все-таки придется заниматься?

Во время разговора Виталик Конопацкий нервно тер ладони, у него всегда, когда нервничал, начинали чесаться руки.

– А это вам так важно? – усмехнулся Грязнов.

– Вообще-то, да. Хотелось бы знать…