продолжала она выставлять тарелки с закусками, — говяжий язык с кедровыми орешками под брусничным сорбен…

Она, ничего не ведая, подняла глаза и напоролась на его взгляд. Лицо её на мгновение исказилось, губы дёрнулись и застыли точно в безмолвном восклицании.

Шаламов, не отрывая глаз, судорожно сглотнул, пытаясь наконец вдохнуть.

— Эш… — еле слышно выдохнула она.

У него же все слова застряли в горле.

Потом блондинистый официант подтолкнул Эм, даже, кажется, несколько раз — Шаламов лишь краем глаза его уловил, потому что видел лишь её. Эм, вздрогнув, извинилась и поспешно ушла.

— Эдик… Эдик, — как сквозь толщу воды доносился до него голос Вероники. — Эдик. — Она трясла его за локоть, постепенно возвращая к реальности. — Что с тобой?

Но он не мог вымолвить ни слова, лишь ошарашенно смотрел на дверь, за которой только что скрылась Эм. Тиски, сжавшие горло, никак не отпускали. Каждый вдох давался с большим трудом и болью. Он снова нервно сглотнул, потянулся за водой и заметил, как дрожит рука. Ощущение было такое, словно сквозь него прошёл разряд тока миллиампер этак в сто.

— Эдик, кто это?

Шаламов не отвечал, в два глотка осушив стакан, он снова потянулся за графином.

— Позвольте, — опередил его услужливый официант и наполнил стакан водой.

Отец кашлянул, переглянулся с матерью. На обоих лица не было. Друзья Гайдамака с неприязненным удивлением уставились на Шаламова.

— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь произошло? — хмуро спросил Гайдамак.

— Это… это Эмилия, да? Так, кажется, её зовут? — отец повернулся к матери. Она сначала потрясла головой, потом наоборот закивала. — Соседка наша бывшая и дочь директора школы, в которой одно время учился Эдька.

— Мы просто слышали, — оправилась от потрясения мать и тоже решила немного прояснить ситуацию, раз уж сын вдруг онемел, — что их семья переехала в Германию. Вот мы и удивились. Очень.

— Да уж, — крякнул отец. — Не понимаю, что она здесь делает.

— Ну, разные могут быть ситуации, — легко, даже почти весело сказала Вероника. — Вот у нас знакомые тоже переехали в Германию сразу, как перестройка началась. Писали, что шикарно устроились. Деньги лопатой гребут. А оказалось, они там вообще самую чёрную работу выполняли. Потом и вовсе вернулись домой, не солоно хлебавши. Да, папа? Я о Кулевичах.

— Угу, — угрюмо произнёс Гайдамак, разливая виски.

— А эти… как их? Фомины! Тоже ведь уехали за лучшей жизнью, только в Голландию…

Вероника щебетала без умолку, рассказывая про каких-то неизвестных людей. Шаламов смутно понимал, что она изо всех сил старалась развеять напряжение за столом. Родители тоже это понимали и, как могли, ей в этом помогали. А вот Гайдамак сидел мрачнее тучи, и его друзья подчёркнуто молчали и теперь наоборот старались на Шаламова не смотреть. Сам же Шаламов вообще с трудом улавливал нить происходящего, все вокруг — и Ника, и родители, и Гайдамак с его друзьями — как будто превратились для него в живые декорации, в мельтешащий фон. Он вроде и слышал их голоса, но до сознания они не доходили, пока Ника снова не потрясла его за руку.

— А ты, Эдик? Ты что, так ничего и не выбрал? — спрашивала она его. — Уже все сделали заказ.

Шаламов поймал себя на том, что до сих пор держит папку с меню в руках, в сотый раз бездумно перечитывая названия блюд, даже не понимая слов.

— Я как ты, — наконец выдавил он глухо и отложил меню.

— Молодой человек, повторите. И ещё бутылку Кьянти.

Блондин снова упорхнул. Стараниями Вероники и отца за столом вновь ожили разговоры, даже Сергей Петрович включился. Один лишь Шаламов постоянно выпадал и то совсем молчал, когда к нему обращались, то отвечал невпопад. Зато заметно вздрогнул, когда отворились двери зала, и устремил туда ищущий взгляд. Но вошёл блондин, принёс заказ. Эмилии же не было.

В висках по-прежнему стучал пульс, но мало-мальски вернулась способность хоть как-то соображать. Правда, мысли ворочались одни и те же: как тут оказалась Эм? Почему она здесь? Как такое вообще возможно?

— Я в уборную, — шепнул он одними губами Веронике.

— Я провожу, — вызвался блондин.

Шаламов, следуя за юношей, вертел головой, выискивая Эмилию, но её нигде не было видно.

Глава 12-2

В уборной Шаламов снял галстук, сунул небрежно в карман. Сам привалился к прохладной стене спиной и, откинув голову назад, закрыл глаза. Глубоко, шумно вдохнул и выдохнул несколько раз. Шок никак не отпускал, но хоть дышать более-менее получалось полной грудью.

С трудом отлепившись от стены, Шаламов склонился над раковиной, пустил холодную воду на весь напор и стал брызгать пригоршнями в лицо. Ледяные струйки затекали под воротник рубашки, остужая разгорячённую кожу.

— Кхм, — услышал он сквозь шум воды. Поднялся, закрыл кран, рассеянно оглянулся. Гайдамак. Сверлил его тяжёлым, испытывающим взглядом.

— Подружка твоя бывшая? Так? — процедил.

— Нет. Просто знакомая, — ответил Шаламов, чувствуя, как снова заходится сердце.

— От просто знакомых дар речи не теряют, — заметил Гайдамак и посмотрел выжидающе — мол, как дальше оправдываться будешь? Но Шаламов тоже молчал. Минуту молчал, другую, третью и явно не собирался ничего говорить. И смотрел на Сергея Петровича так, будто его даже не видел. Ситуация становилась нелепой до комичности. Так и не дождавшись ответа, Гайдамак придвинулся к Шаламову совсем близко и тихо произнёс:

— Обидишь Нику — очень горько пожалеешь.

Потом он вышел, и Шаламов снова открыл холодный кран. Он бы сейчас без раздумий и душ бы ледяной принял, лишь бы худо-бедно взять себя в руки. И плевать ему на Гайдамака, его угроза даже не отложилась в голове.

— Ой, ты весь мокрый, — зашептала Вероника, когда он вернулся за стол. — Тебе уже заказ принесли.

Никакая еда в горло не лезла. Он залпом выпил виски. Уже какой раз? Третий? Четвёртый? Хоть бы чуть в голове зашумело. Нет же, будто снова воду пьёт.

И тут опять появилась Эмилия. Шла, опустив голову, Шаламов же вперился в неё голодным взглядом. За столом тотчас скакнуло напряжение, оно буквально физически ощущалось. Воздух, казалось, сейчас искрить и потрескивать начнёт.

Эм и сама держалась с трудом, он это видел. Двигалась как-то неловко, неуклюже, не то что шустрый блондин.

— Поживее можно? — раздражённо бросил Гайдамак. — Спите вы, что ли, на ходу, девушка?

Она зарделась, разволновалась ещё больше, случайно выпустила из рук поднос, уже пустой. Он поехал и сшиб высокую перечницу, стоявшую посреди стола. Шаламов безотчётно протянул руку поднять, их пальцы соприкоснулись, и кожу будто опалило. Он даже еле слышно охнул.

— Поосторожнее можно? — рявкнул Гайдамак.

Шаламов почувствовал,