– А не хотите ли, молодой человек, ко мне в аспирантуру?

– Я пока не готов, Павел Семенович.

– Так я вас сразу и не возьму.

– А зачем предлагаете?

– На перспективу, – гудел профессор.

Перспектива рисовалась туманная, зато специализация сомнений больше не вызывала. Теперь профессия была выбрана по-настоящему, и дело осталось за малым – за спутницей жизни.

«Зачем ты вышла за него замуж?» – этот вопрос постоянно задавали Люсе не только подруги, но и их мужья. Петрова сор из избы не выметала и предпочитала отмалчиваться. Когда многолетнее молчание завершилось, мир услышал красивую и одновременно уродливую историю рациональной любви одной из самых нерациональных женщин в мире.

Знакомство с будущим супругом, по определению любимого Люсиного астролога, носило роковой характер, потому что было «замешано на крови». Прожившие в одном общежитии бок о бок не менее двух лет, посещавшие лекции одних и тех же профессоров, изучавшие одни и те же предметы, сдававшие одни и те же экзамены, они бродили по одним и тем же коридорам и никогда друг друга не видели. Места, где завязывались связи и разгорались страсти, были те же, что и в любом студенческом сообществе: курилка, кафе-столовая, широкие исписанные и изрезанные до деревянного мяса подоконники и, конечно, читальный зал библиотеки.

Именно он служил общепризнанным местом для свиданий: ни один студенческий роман не мог считаться состоявшимся без ритуального вечера в полумраке огромного зала бывшего дворянского собрания. Лакированные скамьи, намертво скрепленные с такими же лакированными партами, на которых крепились лампы, призванные усилить нисходящий на студентов-медиков свет науки. Лакированный дубовый паркет, на удивление хорошо сохранившийся и не потерявший сложного рисунка. Лакированные дубовые панели на стенах высотой не менее пяти с лишним метров казались состарившимися темными зеркалами. Атмосфера таинственности, особый запах старого дерева и книжного клея и полнозвучная тишина, насыщенная шепотом влюбленных парочек.

И Люся, и особенно Павлик были частыми посетителями приюта всех влюбленных, но никогда друг друга не видели. Вероятно, потому, что будущие супруги посещали знаменитое место исключительно из соображений неромантического характера. Люся искала тишины, Павлик – знаний.

Пожалуй, астролог был прав, называя их встречу роковой, потому что состоялась она вопреки всем законам. Произошла она в детской городской больнице, в хирургическом отделении, где студентка Петрова добровольно принесла себя в жертву научно-практических изысканий студента Жебета.

Павел Жебет служил медбратом в детской кардиологии не за страх, а за совесть. Его совесть нагоняла ужас на привыкшую пользоваться служебным положением старшую медсестру, которая периодически приторговывала дефицитными лекарствами, уносила из отделения непонятно чем набитые сумки и брала мзду за договоренность с лучшими кардиологами города. Жебет с присущей ему прямолинейностью объявил борьбу со злоупотреблениями делом принципа, и старшая медсестра Мария Федоровна Филипко потеряла покой, утратила аппетит и каждое утро пристально рассматривала себя в зеркало, пытаясь придать лицу выражение ангельского спокойствия и прокурорской неуязвимости.

День дежурства «сучонка Пашки» объявлялся официальным днем траура. По этому случаю хлопчатобумажные чулки менялись на капроновые, оранжевая помада ныряла в недра лакированного ридикюля, брезентовые сумки оставались комком валяться в прихожей, а безвинно страдавшая старшая сестра кардиологического отделения мадам Филипко отправлялась на Голгофу. Жизнь ее стала невыносима: и дома, и в отделении, не говоря уж об общественном транспорте.

Павлик же во всеоружии зорко следил за тем, как работает его жертва. От присвоенной роли старшая сестра отказывалась и время даром не теряла: ночи напролет вынашивала план мести или, скажем честнее, полного уничтожения «этого сопляка Жебета». Марья Федоровна держала руку на пульсе, была вхожа не только к завотделением, но и к самому главврачу, а потому держала в страхе весь младший медицинский персонал, особенно нянечек, но тем не менее быстро поняла, что «хрена этого» голыми руками не возьмешь.

«Что-то должно быть, – лихорадочно соображала Филипко. – Не бывает людей без недостатков».

Конечно, не бывает. Был, был у Павлика недостаток, который он тщательно скрывал от окружающих и которого он стеснялся, как внебрачного ребенка! Жебет не умел брать кровь из вены и потому отчаянно избегал любых внутривенных манипуляций.

Как это смогла вынюхать мадам Филипко, одному Господу Богу известно. Грех талантливого студента, будущего светила кардиологии, выплыл наружу, и дело запахло профнепригодностью. И Павлику ничего другого не оставалось, как обратиться за помощью к тем, кто владел этим сложным искусством. Медсестры родного кардиологического отделения остались безучастны к жебетовскому воплю о помощи, что и неудивительно – Марья Федоровна лично проинструктировала каждую и в случае непослушания обещала осложнить им и так непростую жизнь.

Павлик заметался, и ноги вынесли его на нужную дорогу между вторым и третьим этажом. Именно там он и столкнулся со своей будущей женой, тащившей наверх блестящие биксы. Позже Павлик признается, что не смог пройти мимо, ибо в этот момент что-то сверкнуло. Но Люся – не Снежная королева, а Жебет – никак не Кай. И сверкнула не молния, а отразившийся в стеклах очков люминесцентный свет. Павлик интуитивно почувствовал спрятанную за стеклами очков родственную душу, а потому с несвойственной для него решительностью перегородил Петровой дорогу.

– Позвольте, я вам помогу.

– Мне? – растерялась Люся.

– Тут вроде бы больше никого нет, – оглянулся по сторонам медбрат.

– Нет, – подтвердила девушка.

– Тогда дайте, – приказал Жебет и решительно потянул бикс на себя.

Петрова улыбнулась и посмотрела в лицо очкарику. «Близорукость, – подумала она и тут же про себя добавила: – Круглолицость, светлобровость, очкастость».

– Берите, не жалко, – уступила Люся.

И Павлик понесся вверх, перескакивая через две ступеньки.

– Куда нести? В хирургию?

«Еще и картавость», – отметила Петрова и согласилась:

– В хирургию.

Люся распахнула дверь в отделение и по стремительному движению Павлика в сторону процедурного кабинета поняла: из наших. Жебет остановился перед очередной запертой дверью – Петрова в очередной раз ее распахнула. Помощник влетел в процедурный, увидел разложенные шприцы и вспомнил о своем грехе.

– Вы внутривенно умеете делать? – спросил Павлик, отводя глаза в сторону.

– Очень плохо. Делала пару раз и то в присутствии процедурной дневной сестры.

– А системы кто же ставит?

– Из урологии девчонок прошу.

– Это же нарушение.

– Нарушение. Но и манипуляция сложная, ответственность большая. Тренировка нужна.