– Все, старшина, молодец, но водки больше не надо. День будет теплым и сухим. Ночь прошла спокойно, все отдохнули. Так что это в мой личный НЗ.

Солдаты с сожалением завздыхали, но приказ есть приказ. Пока старшина кормил солдат, пришел с котелками огнеметчик за едой. Дали и ему. Потом прибежали танкисты, досталось и им. Мы в это время спокойно выпили граммов по сто пятьдесят и теперь не спеша завтракали. Очень польстило мне восхищение танкиста, когда ему старшина щедрой рукой положил на экипаж еды. Танкист заглянул в котелки, поглядел на большие куски колбасы, которые Пономарев положил ему в шлемофон:

– Да, товарищ майор, вот это пища у вас в батарее, не то что у нас в батальоне.

Солдат ушел, а я, довольный и слегка хмельной, ласково заговорил со старшиной:

– Товарищ прапорщик, видите: ведь можете, когда захотите. Приятно от чужого солдата услышать хорошее о батарее. Теперь он всем будет рассказывать, как отлично старшина кормит солдат в подразделении. Так и действуйте дальше. А сейчас за отличное обеспечение пищей в боевых условиях я представляю вас к медали «Суворова». Алексей Иванович, оформить наградной.

Кирьянов весело мотнул головой, а старшина от переизбытка чувств с силой ударил себя в грудь.

– Товарищ майор, – горячо заговорил он, – да я в лепешку расшибусь, чтобы оправдать ваше доверие…

Выслушав его заверения, мы рассмеялись, смех этот был одобрительным и доброжелательным, так как прапорщик Пономарев сейчас окончательно стал полноправным членом нашего коллектива.

Пока мы завтракали, совсем рассвело, а из-за бетонного арыка выехал БРЭМ танкистов и остановился около нас.

– Боря, принимаешь в свой коллектив? – весело заорал Андрюха Филатов, спрыгнул с машины и по-хозяйски уселся за стол.

Пономарев положил заместителю по вооружению танкистов в чистую тарелку еды, а я щедро налил ему водки. Лишь только когда мы выпили, Андрей рассказал, что его сюда прислал командир батальона оборудовать командный пункт батальона. Это здорово нас обрадовало, так как давно с танкистами сложились дружеские отношения.

– Андрей, тогда и мне выкопай БРЭМом землянку.

– Боря, какие проблемы?

В принципе, это и определило задачи на день. Боевики вели себя тихо и опасались стрелять по нам, но еще рано утром 100-миллиметровая пушка боевиков одним выстрелом уничтожила санитарный «ГАЗ-66» первого батальона, который неосторожно выехал к восточной окраине МТФ. День, судя по небу, будет сухой и теплый. Так что надо обустраиваться на месте. На позициях я оставил минимум людей, а остальных отправил разбирать лагерь и перевозить его сюда. Пока машина танкистов рыла землянки под КП батальона и мне, мы с Филатовым еще немного выпили, а потом БРЭМ сломался, и Филатов с механиком-водителем залезли в двигательный отсек, пытаясь с ходу что-то там починить, но ничего у них не получилось.

– Боря, – огорченно заговорил Андрей, вернувшись к столу от машины, – поломка серьезная, так что твоему второму взводу выкопать землянку не получится.

Весь день пролетел в хлопотах и суете, но вечером мы уже сидели в готовой землянке, а в углу весело потрескивала горящими дровами печка. Над столом висела ярко горевшая от аккумулятора лампочка и освещала стол с едой. Второй взвод тоже устроился неплохо, и я был спокоен, хотелось немного выпить с офицерами, а до заступления на ночное дежурство часа два поспать. За столом царило веселое оживление: вместе с Коровиным ко мне в гости пришел командир восьмой роты старший лейтенант Смолин, и временами землянка наполнялась дружным смехом, когда мы вспоминали какой-либо из моментов прошедшего боя, считая его самым трудным. Никто из нас и не предполагал, что пройдут лишь сутки, и полк понесет более тяжелые потери. Много солдат и офицеров не доживут до вечера: кто погибнет в бою утром, а кто днем. Причем из жизни уйдут лучшие. А пока мы веселились и особо не задумывались над завтрашним днем.

* * *

Хотя утро было прохладное, но чистое и ясное небо предвещало отличную весеннюю погоду. Я вышел из землянки и с удовольствием потянулся. Чувствовал себя хорошо отдохнувшим, весь был переполнен энергией, которой нужно было дать выход. По широкому спуску в землянку я выбрался наверх и осмотрелся. Чудинов, время которого было дежурить, тихо дремал, сидя на ящике из-под боеприпасов, изредка он поднимал голову и сонным взглядом окидывал пустое поле между нами и боевиками. За арыком, где была позиция танка, было пусто. Вечером по приказу командира этот танк перекинули на другое направление, и только один танк теперь находился в расположении восьмой роты. Огнеметчиков тоже не было видно, лишь торчали из их окопа несколько контейнеров со «Шмелями». Я вскинул бинокль и посмотрел на расположение второго взвода. Вчера я полностью перетащил их сюда, а на старой позиции остался лишь третий взвод. У палатки Коровина не было видно даже наблюдателя. Но вот полог входа откинулся, и из палатки на солнечный свет вылез весь растрепанный и всклокоченный сержант Кабаков. Широко зевнув, он отошел на пару шагов и тут же справил малую нужду.

«Хреново, надо будет встряхнуть Коровина и за гигиену, и за дежурного наблюдателя».

В расположении восьмой роты так же лениво ползали мотострелки, занимаясь необходимыми утренними делами в ожидании завтрака.

Я опустил бинокль и машинально потер щетинистый подбородок: «Ого, вот это зарос! Ладно, сейчас приведем себя в порядок». По дороге в землянку ткнул кулаком Чудинова в бок:

– Не спи, солдат, – замерзнешь.

Водитель от неожиданности свалился с ящика и теперь таращил на меня сонные глаза, не понимая, почему он не сидит, а лежит. Потом вскочил и смущенно стал оправдываться. Я махнул рукой и занялся утренним туалетом. Копаясь в своей сумке, я наткнулся на аккуратно сложенный старенький свитер жены, который лежал на самом дне. Свитер покупали мне, еще когда я служил в Германии, но жене он больше нравился, и она его часто надевала. А когда я собирался в Чечню, положила его мне: «Боря, выкидывать жалко, а там его доносишь и выбросишь».

Достал его из пакета и прижал к лицу. Несмотря на то что прошло два месяца, свитер хранил родные запахи жены и дома. Скинул с себя пропотевшую тельняшку и вместо нее надел свитер, заправил его в брюки и, затянув на поясе ремень с пистолетом, с бритвенными принадлежностями выбрался из землянки.

Чудинов уже прохаживался по краю траншеи, где располагалась наша землянка, но пока я пристраивал зеркало и мылил себе щеки, он опять уселся на ящик и внимательно стал наблюдать, как я начал бриться. Разглядывая себя в зеркало и водя станком по правой щеке, я обдумывал план дня: чем занять солдат сегодня и какие задачи поставить взводам. Но одиночный выстрел, тут же второй нарушили течение мысли. Чудинов рефлекторно повернул голову в сторону позиций боевиков, откуда донеслись выстрелы. Глаза его в изумлении расширились, и непонятно как, даже не вставая с ящика, с криком «Духи!» он спрыгнул ко мне в траншею. Я вскочил на бревно и выглянул из траншеи. Выстрелы уже слились в сплошную трескотню, и пули свистели над нами в опасной близости. По зеленке перебегали с места на место боевики, и непонятно было, куда они стреляли и пойдут ли сейчас в атаку. Я с сожалением посмотрел на бритвенный станок и отбросил его в сторону.