— Ты что, готов как-то объяснить весь этот абсурд? — спросил Овсяница.

— Да, — ответил я. — Готов.

Остановившись, он скрестил руки на груди.

— Тогда послушаем. Лихнис, мне хотелось бы думать, что это как-то связано с твоими планами на Тысячную ночь.

— Произошло нечто ужасное, — сказал я. — Имеет место заговор... убийство. Одного из нас убили.

Овсяница склонил набок голову:

— Одного из нас?

Окинув взглядом толпу, я показал на двойника Лопуха.

— Это не Лопух, — объявил я. — Это самозванец. Настоящий Лопух мертв.

Двойник Лопуха ошеломленно взглянул на тех, кто его окружал, затем снова на меня. Он что-то сказал, и остальные рассмеялись.

— Настоящий Лопух мертв? — переспросил Овсяница. — Ты в этом уверен, Лихнис?

— Да. Я знаю, потому что видел его тело. Когда мы проникли на его корабль...

— Когда мы проникли на его корабль, — повторил Овсяница, не дав мне закончить. — Хочешь сказать, что в этом участвовал кто-то еще?

— Это была я, — звонко и отчетливо прозвучал голос Портулак. — Мы с Лихнисом проникли на корабль Лопуха. Все, что он говорит, — правда. Лопуха убили сторонники Великого Деяния, поскольку тот знал, что они совершили.

Овсяница заинтригованно посмотрел на нее:

— И что же?

— Они уничтожили целую цивилизацию... Народ Гриши... Цивилизацию, обнаружившую данные Предтеч — сведения, которые могли повредить Великому Деянию. Они истребили всех с помощью гомункулярного оружия. Лопух пытался скрыть то, что узнал, опасаясь Сторонников. В сновидениях лже-Лопуха имелись несоответствия... — Голос Портулак дрогнул. — Он сказал, что побывал там, где его на самом деле не было... Там, где побывал Лихнис.

— Значит, речь идет о слове Лопуха против слова Лихниса? — Овсяница повернулся к самозванцу. — Ты хоть что-нибудь понимаешь?

Тот пожал плечами, глядя на меня со смесью жалости и злобы.

— Выслушайте нас, — настаивала Портулак. — Лихнис всего лишь рассчитывал спровоцировать включение защитных полей. Корабль, уничтоживший народ Гриши... Мы знаем резонансные частоты его полей, но, прежде чем их с чем-то сопоставить, нам требовалось увидеть ваши поля. — Портулак сглотнула, постепенно успокаиваясь. — Я передаю данные на все корабли. Взгляните сами. Взгляните, что эти мерзавцы сделали с народом Гриши.

Последовала пауза — собравшиеся оценивали данные, к которым только что предоставила доступ Портулак. Раскрывая эту информацию, она серьезно рисковала, поскольку теперь у наших врагов появился повод расправиться с нами, даже если это означало убийство всех остальных на острове. Но я был с ней согласен. Вариантов у нас не осталось.

За исключением одного.

— Весьма впечатляюще, — заметил Овсяница. — Но у нас нет никаких доказательств, что вы не подделали эти данные.

— К ним привязан идентификатор Лопуха, — ответила Портулак.

Овсяница с сожалением на нее посмотрел:

— При определенной изобретательности идентификатор всегда можно подделать. Вы сами признались, что вторглись на корабль Лопуха. Откажись от участия в этой авантюре, Портулак, пока не поздно.

— Нет, — сказала она. — Не стану.

Овсяница кивнул стоявшим вокруг, в том числе нескольким старшим Сторонникам:

— Арестуйте обоих.

Я нащупал металл под своим костюмом цвета пламени. Пальцы сомкнулись на рукоятке лучемета Гриши. Толпа смолкла, когда в свете фонарей блеснуло зловещее маленькое оружие, которое я заблаговременно настроил на Лопуха. Я нажал на украшенную драгоценным камнем кнопку, и оружие шевельнулось, будто ведомое невидимой рукой, едва не вырвавшись из моего кулака. Развернувшись к Лопуху, лучемет уставился на него змеиным взглядом, и даже если бы я его отпустил, оно продолжало бы следовать за назначенной целью.

— Прошу всех отойти, — сказал я.

— Только без глупостей, — проговорил Овсяница, глядя, как расступается толпа вокруг двойника Лопуха.

Реальность сомкнулась вокруг меня, подобно тискам. Я увидел настоящего, умирающего на своем корабле крайней мере, мне так казалось. Нажав на спуск, я убью автомат, биомеханический конструкт, запрограммированный точно имитировать поведение Лопуха... но убью не живое существо. Не того, кто осознаёт себя.

Но что, если на корабле умер двойник, а здешний Лопух настоящий? Что, если вся история насчет Гриши и смертельного яда — ложь, а настоящий Лопух стоит передо мной? Я понятия не имел, кому мог понадобиться сталь замысловатый фарс... но и исключить подобное тоже не мог. Внезапно мне в голову пришла еще одна возможность — а вдруг у Лопуха имеются враги среди шаттерлингов, которые хотят его убить, но при этом взвалить вину на кого-то другого? От этих лихорадочно сменяющих друг друга мыслей у меня закружилась голова. Нужно было сделать простой выбор. Нужно было довериться интуитивному ощущению, где правда, а где ложь.

— Если это ошибка, — сказал я, — прошу меня простить.

Я нажал на спуск. Поток заряженных частиц рассек пространство и вонзился в грудь стоявшего передо мной.

Двойник Лопуха приложил ладонь к дымящейся ране, раскрыл рот, будто собираясь что-то сказать, и осел наземь. Толпа в ужасе закричала, пораженная зрелищем: один шаттерлинг Горечавки убил другого.

Я выпустил из руки лучемет. Тот остался парить передо мной, словно приглашая выстрелить еще раз. Двойник Лопуха лежал на боку, подняв к небу совершенно сухую ладонь, которую только что прижимал к ране. Крови на ней не было, Я облегченно вздохнул. Все наверняка поймут, что я убил а бескровный конструкт. Но едва я успел об этом подумать, как застреленный дернулся и изрыгнул на идеально-белый мрамор террасы комок черной крови. На его лице застыли страх и понимание. А потом он замер.

Толпа набросилась на меня; оружие отлетело в сторону. Меня стащили с постамента и прижали к земле так, что я едва мог дышать. С меня со звериной яростью срывали одежду. Я слышал крики одиночек, пытавшихся оттащить от меня остальных, но всеобщие гнев и отвращение были чересчур сильны, чтобы противостоять им. В груди у меня что-то треснуло; после удара кулаком в челюсть я ощутил вкус крови. Я корчился и извивался, борясь за жизнь, но нападавших было слишком много. Большинство оставалось в карнавальных масках.

Когда я уже был готов лишиться чувств, атака вдруг прекратилась. Кто-то в последний раз пнул меня в грудь, отчего позвоночник пронзило острой болью, а затем отошел в сторону. Меня оставили лежать на земле, сплошь в ушибах и с окровавленным ртом. Я знал, что они еще не закончили.

Сотни людей столпились у низкого ограждения балкона.