Критмум ошеломленно уставился на него:

— Это было миллион с лишним лет назад! Древняя история...

— Но что такое миллион лет для Линии Горечавки? Ты знал, где искать это оружие, и, вероятно, неплохо себе представлял, как оно работает.

— Нет, — сказал Критмум. — Чушь!

— Вполне может быть, — кивнул Овсяница. — Так или иначе, у тебя будет достаточно времени, чтобы подготовить доводы в свою защиту перед судом товарищей. Если ты невиновен, мы докажем это и извинимся перед тобой — так же, как было с Чистецом много лет назад. Если ты виновен, мы тоже это докажем — и разоблачим твоих сообщников. Ты никогда не казался мне слишком расчетливым, Критмум, и сомневаюсь, что ты обошелся без посторонней помощи.

Выражение лица Критмума вдруг изменилось, взгляд стал жестким.

— Можете доказывать что хотите, — сказал он. — Это уже ни на что не повлияет.

— Подозрительно похоже на признание вины, — заметил Овсяница. — Значит, это правда? Ты в самом деле уничтожил целую цивилизацию лишь ради того, чтобы защитить Великое Деяние?

Критмум бросил на Овсяницу полный презрения взгляд, и в голосе появились властные нотки, которых я никогда прежде не слышал.

— Всего одна цивилизация, — проговорил Критмум. — Всего один камешек на берегу по сравнению с целым океаном возможностей! Ты всерьез считаешь, будто этот народ был для кого-то важен? Всерьез веришь, что мы будем помнить его через миллиард лет?

Овсяница повернулся к своим друзьям Сторонникам:

— Арестовать его.

Трое Сторонников направились к Критмуму. Но они успели сделать лишь три или четыре шага, как вдруг Критмум покачал головой, скорее печально, чем гневно, и разорвал на себе рубашку, обнажив до пояса гладкую безволосую грудь. Вонзив пальцы в собственную кожу, он потянул ее в стороны, будто театральный занавес, не выказывая никаких признаков боли. Вместо мышц и костей мы увидели лишь хитросплетение полупрозрачных розовых устройств, расположившихся вокруг светящейся голубым сердцевины.

— Гомункулярная технология, — с ужасающим спокойствием проговорил Овсянииа. — Он сам оружие.

Критмум улыбнулся, и в его раскрытой груди вспыхнул белый свет, который все разгорался и вскоре превратился в бьющее изо рта и глаз адское пламя. Тело конструкта корчилось в судорогах — сработавшее оружие пожирало изнутри его нервную систему. Внешняя оболочка с треском распадалась.

Но что-то все еще сдерживало взрыв. Белый свет — настолько яркий, что на него невозможно было смотреть, не мог покинуть пузырь величиной с человека, сомкнувшийся вокруг Критмума.

Я взглянул на Овсяницу. Он стоял, вытянув руки, как воображающий облик своей композиции скульптор. На пальцах сверкали толстые металлические кольца. Только теперь я понял, что это не украшения, а миниатюрные генераторы поля. Овсяница удерживал пузырь вокруг Критмума, не давая вспышке вырваться наружу и уничтожить нас всех. На его лице отражалось невероятное напряжение, которого требовало управление генераторами.

— Не знаю точно, какова его мощность, — с трудом выговаривая слова, сообщил Овсяница. — Думаю, меньше килотонны — иначе твои системы, Лихнис, обнаружили бы гомункулярную технологию. Но ее вполне хватит, чтобы снести этот балкон. Остров может окружить это... существо полем?

— Нет, — ответил я. — Я просто не предусмотрел... такой возможности.

— Так я и думал. Вряд ли я сумею долго его удерживать... может, секунд двадцать пять или тридцать. — Взгляд Овсяницы был полон железной решимости. — У тебя есть контроль над этим зданием, Лихнис? Можешь менять его форму по своему желанию?

— Д-да, — заикаясь, ответил я.

— Тогда нужно сделать так, чтобы я и он провалились сквозь пол.

Их разделяло всего несколько метров. Мне требовалось лишь на мгновение сосредоточиться, чтобы приказать куску пола рухнуть вниз. Но тогда я отправил бы Овсяницу на смерть.

— Давай же! — прошипел он.

— Не могу, — сказал я.

— Лихнис, убедительно произнес он, — я хорошо тебя знаю и всегда критиковал за бесхребетность. Что ж, теперь у тебя появился шанс доказать, что я ошибался. Так что давай! Сделай это! Ради Линии!

Я взглянул на лица остальных шаттерлингов. В них читалась боль, но вместе с тем и мрачное согласие. Они без слов говорили мне, что выбора нет. Они приказывали убить Овсяницу и спасти всех нас.

И я это сделал.

Я пожелал, чтобы пол вокруг Овсяницы и Критмума отделился от балкона. Крошечные модули, из которых состоял пол, с тупой покорностью исполнили мое желание, разорвав молекулярные связи, соединявшие каждый из них с соседним.

В течение душераздирающего мгновения казалось, будто пол завис на месте.

Поле вокруг Критмума дрогнуло, начиная терять целостность. Генераторам Овсяницы не хватало мощности, а сам он больше не мог сосредоточиться.

Он посмотрел на меня и кивнул;

— Хорошая работа, Лихнис.

А потом они рухнули.

Падать было далеко, и они все еще летели, когда все остальные разом устремились к краю балкона. Вспышка на миг затмила самые яркие хвосты продолжавших сыпаться на планету метеоров. Овсяница верно оценил мощность оружия — примерно килотонна. Он был прав: взрыв бы убил нас всех и переломил башню пополам, не будь балкон вынесен так далеко в сторону. То была лишь случайная прихоть проектировщика, но она спасла нас.

Она — и Овсяница.

В ту ночь случилось большое космическое сражение, но на этот раз настоящее, а не инсценированное в память о каком-то покрытом туманом времени конфликте. Настоящий Критмум находился на своем корабле, и когда конструкту не удалось уничтожить остров, хозяин сбежал на орбиту — вероятно, чтобы оттуда обратить вооружение корабля против сбора. Но союзники Овсяницы были начеку, и когда корабль Критмума сорвался с места, за ним последовал десяток других. Его перехватили над разорванной атмосферой моей гибнущей планеты, и небо осветила чудовищная вспышка взрыва. Критмум погиб — или, по крайней мере, та версия Критмума, которую послали внедриться в наше собрание. Она вполне могла оказаться не последней. И это мог быть не единственный самозванец среди нас.

После сражения меня отвела в сторону Чина, одна из Сторонников, и поделилась тем, что было ей известно.

— Овсяница поддерживал Великое Деяние, — сказала она. — Но не любой ценой. Когда он узнал, что во имя Деяния было совершено зверство... уничтожение целой человеческой цивилизации, он понял, что не все мы разделяем его взгляды.

— Значит, Овсяница обо всем знал с самого начала сбора? — потрясенно спросил я.

— Нет. Он располагал лишь обрывками информации — намеками, слухами, сплетнями. Кто совершил преступление