Линк не отрывается от экрана – его глаза горят.

– Ничего себе, еще одно удивительное совпадение, – замечаю я, но Линк меня не слушает. Я стараюсь держаться невозмутимо и спокойно, будто ничего особенного не происходит. Подумаешь, взрыв тут, взрыв там. Пара телефонных звонков из камеры смертников, и фитили на бомбах поджигают. Но я впечатлен.

И чья очередь следующая? Еще одного судьи? Не исключено, что того, кто рассматривал его дело в суде и приговорил к смерти. Это был судья Коун, который сейчас вышел в отставку. Но на протяжении двух лет, пока шел судебный процесс и сразу после него, к нему была приставлена вооруженная охрана. Может, присяжные? После суда они находились под присмотром полиции, и все было тихо. Никто не пострадал и не получал никаких угроз.

– Куда теперь направляется ходатайство?

Думаю, он решил взрывать все суды от нас до Вашингтона. Ответ на свой вопрос он знает – мы не раз это обсуждали.

– В Верховный суд, округ Колумбия. А что?

Он не отвечает. Несколько минут мы смотрим телевизор. Сюжет подхватывает репортер Си-эн-эн и в характерной истеричной манере начинает накручивать, намекая на теракты джихадистов. Линк улыбается.

Через полчаса снова появляется начальник тюрьмы. Он суетится еще больше, выводит меня в коридор и шепотом спрашивает:

– Вы уже в курсе насчет Пятнадцатого округа?

– Смотрим по телевизору.

– Вы должны его остановить.

– Кого?

– Не валяйте дурака! Вы знаете, о ком я.

– Мы тут не можем ничего изменить. Суды действуют по своему графику. А парни Линка явно выполняют приказ. К тому же нельзя исключать простого совпадения.

– И то верно. Сейчас сюда едут ребята из ФБР.

– Это круто и, главное, умно́. Ровно через три часа и четырнадцать минут моему клиенту вколют смертельную инъекцию, а ФБР рассчитывает его прессануть насчет взрывов. Он бандит до мозга костей, причем старой закалки. Все повидавший и через все прошедший. Да он плюет на всех агентов ФБР, вместе взятых.

Вид у начальника тюрьмы такой, будто его вот-вот хватит удар.

– Мы должны что-то предпринять, – произносит он умоляюще. – Губернатор на меня орет. На меня все орут.

– Вот губернатору и карты в руки. Он даст отсрочку, и Линк перестанет взрывать. Правда, гарантировать это я не могу, поскольку он меня не слушает.

– А вы можете его попросить?

Я громко смеюсь:

– Само собой! Я поговорю со своим клиентом по душам, заставлю признаться и уговорю перестать заниматься тем, в чем он сознается. Нет проблем.

Он слишком подавлен, чтобы отреагировать на издевку, и ретируется, качая головой и грызя ногти: еще один чиновник, раздавленный тяжестью свалившейся на него проблемы. Я возвращаюсь в камеру и сажусь на стул. Линк не отводит глаз от телевизора.

– Это был начальник тюрьмы, – сообщаю я. – И он очень просит тебя отозвать своих псов.

В ответ – молчание. Никакой реакции.

Наконец Си-эн-эн выясняет, что к чему, и мой клиент становится самой горячей новостью часа. Во время интервью с прокурором, посадившим Линка, на экране появляется фотография моего клиента из его личного дела – там он намного моложе. Линк, сидящий по другую сторону стола, негромко цедит проклятие, но продолжает улыбаться. Дело, конечно, не мое, но если бы я задумал устроить взрывы, то офис этого парня оказался бы в самом верху списка.

Его зовут Макс Мансини, он главный прокурор города и считает себя настоящей легендой. Всю последнюю неделю он не сходил со страниц газет, и чем меньше времени оставалось до казни, тем охотнее он раздавал интервью. Казнь Линка будет первой в его послужном списке, и он не пропустит ее ни за что на свете. Честно говоря, я никогда не понимал, почему Линк решил замочить своего адвоката, а не Мансини. Но спрашивать об этом не буду.

Похоже, мы с Линком мыслим одинаково. Репортер уже заканчивал брать у Мансини интервью, когда где-то позади послышался шум. Камера отъехала назад, и стало видно, что репортер с прокурором стоят возле его офиса в центре Города.

Еще один взрыв.

В зале судебных слушаний взрыв произошел ровно в пять вечера, в Пятнадцатом округе в шесть, а в прокуратуре в семь.

По мере приближения стрелки часов к восьми все, кто имел несчастье перейти дорогу моему клиенту, начинают нервничать. Си-эн-эн, уже распалившись окончательно, сообщает, что вокруг здания Верховного суда в Вашингтоне усилены меры безопасности. Их репортер на месте действия постоянно показывает нам окна офисов, в которых горит свет, чтобы мы поверили, будто судьи находятся там и трудятся в поте лица, обсуждая детали дела Линка. Но это не так. Все они благополучно сидят дома или ужинают. С минуты на минуту один из клерков сообщит, что наше ходатайство отклонено.

Особняк губернатора кишит полицейскими штата, кое-кто в полном боевом облачении и обвешан оружием с головы до ног, будто Линк может попытаться взять здание приступом. В окружении стольких камер и при таком нагнетании напряженности наш бравый губернатор не мог удержаться. Десять минут назад он выскочил из своего бункера пообщаться с журналистами – понятно, что в прямом эфире. Сказал, что ничего не боится, что правосудие должно свершиться, что он бесстрашно выполнит свой долг, и так далее, и тому подобное. Он пытался всячески показать, будто действительно еще не принял окончательного решения по ходатайству об отсрочке казни. Он приберегает возможность рассказать об этом позже, скажем, минут без пяти десять. В последние годы такой чудесной возможности покрасоваться на полную катушку у него не было.

Меня так и подмывает поинтересоваться у Линка, кто следующий, но я сдерживаюсь. Пока «Рим горит», мы убиваем время, играя в карты. Линк несколько раз предлагал мне уйти, но я остался. Не скажу, что мне нравится присутствовать на казни, но что-то в этом есть.

При взрывах никто не пострадал. Все три бензиновые бомбы, если верить эксперту, которого Си-эн-эн показал для убедительности, представляли собой примитивные устройства с часовым механизмом, скорее всего в небольших пакетах, и должны были произвести не особо громкий шум и много дыма.

В восемь часов все с облегчением выдыхают. Все спокойно. Раздается стук в дверь, и в камеру ввозят еду для последнего в жизни заключенного приема пищи. По такому случаю Линк выбрал бифштекс с картофелем фри и кокосовым пирогом на десерт, но аппетита у него нет. Он откусывает пару раз от бифштекса и предлагает мне угоститься картошкой. Я благодарю и отказываюсь, потом начинаю тасовать колоду. Есть что-то неправильное в том, чтобы съесть последнюю в жизни человека пищу. В четверть девятого звонит мой мобильник. Верховный суд отклонил наше ходатайство. Ничего удивительного. Теперь не осталось даже формальных поводов на что-то рассчитывать. Все петиции рассмотрены и отправлены в корзину.