Они ошеломлены и не в силах взять себя в руки, осознавая весь ужас происходящего. Обвинение, основанное на лжи и продажности, только что лопнуло как мыльный пузырь. Они судят не того человека!

Практически все прокуроры страдают врожденным генетическим дефектом: они не в силах признать очевидное, даже если их ткнуть в него носом. Они все равно цепляются за свои теории. Они уверены, что правы, потому что были в этом убеждены на протяжении многих месяцев, а то и лет. «Я верю в свою правоту» – одно из их излюбленных заявлений, которые они бездумно повторяют, даже если появляется настоящий убийца с окровавленными руками и во всем признается.

Я столько раз слышал эту идиотскую чепуху раньше, что попробовал представить, какой именно будет реакция Гувера. И не мог удержаться от смеха, когда он заявил:

– Не исключено, что Гарди Бейкер и Джек Пили действовали сообща.

– Вы это серьезно? – поражается Кауфман.

– Потрясающе, просто бесподобно! – вмешиваюсь я. – Два человека, которые никогда прежде не пересекались, причем одному из них восемнадцать, а другому тридцать пять, встречаются на полчаса, убивают двух маленьких девочек, а потом навсегда расстаются, чтобы унести с собой эту тайну в могилу. Вы это собираетесь отстаивать при апелляции?

– Меня бы такое не удивило, – отвечает Гувер и задумчиво почесывает подбородок, будто обдумывает новые варианты преступления, которые порождает его заработавший на полную катушку мощный интеллект.

– Ты шутишь, Дэн, – говорит Кауфман, у которого от изумления буквально отвисла челюсть.

– Я хочу продолжать процесс, – заявляет тот. – Я считаю, что Гарди Бейкер замешан в преступлении. Я могу добиться обвинительного приговора. – Видеть, как он настроен упорствовать, даже зная, что не прав, было довольно неприятно.

– Позвольте, я угадаю, – говорю я. – Вы верите в свою правоту.

– Да, черт возьми, верю. И намерен довести дело до конца. Я могу добиться обвинительного приговора.

– Конечно, можете, ведь обвинительный приговор намного важнее справедливости, – замечаю я, сохраняя удивительное самообладание. – Давайте, добейтесь обвинительного приговора. А потом еще десять лет будут тянуться апелляционные суды, пока Гарди будет сидеть в камере смертников, а настоящий убийца разгуливать на свободе. Затем на какого-нибудь федерального судью снизойдет озарение, и Гарди с помпой освободят. И тогда и прокурор, и судья предстанут полными кретинами, и все из-за происходящего в данный момент.

– Я хочу продолжать процесс, – произносит Гувер как заезженная пластинка.

Но я не унимаюсь:

– Думаю, что обращусь в прессу и предоставлю результаты анализа ДНК. Они об этом тут же раззвонят, и вы оба будете выглядеть как пара клоунов, продолжающих процесс. А Джек Пили тем временем скроется.

– Откуда у вас образец его крови? – спрашивает судья Кауфман.

– В прошлую субботу он подрался в баре «Блю-энд-Уайт», и ему разбили лицо. Это сделал парень, работающий на меня. Я лично вытер кровь с его кулака и отправил в лабораторию вместе с образцом волоса, который изъял раньше.

– Это подтасовывание улик, – предсказуемо замечает Гувер.

– Так предъявите мне обвинение или бросьте обратно за решетку. Твоя вечеринка закончилась, Дэн, пора завязывать.

– Я хочу видеть результаты анализа ДНК, – вмешивается Кауфман.

– Я получу их сегодня. Лаборатория находится в Сан-Диего.

– Тогда я объявляю на это время перерыв в заседаниях.

В тот же день судья и прокурор тайно встречаются. Меня не приглашают. Нормы процессуального права запрещают такие тайные встречи, но такое случается. Этим ребятам нужно выработать стратегию выхода, причем быстро. Теперь они не сомневаются, что я действительно душевнобольной и запросто могу обратиться в прессу с результатами анализов. В этот критический момент их больше волнует политика, нежели истина. Все, что им нужно, – это сохранить лицо.

Мы с Напарником возвращаемся в Город, где я провожу остаток дня, занимаясь другими делами. Я уговариваю лабораторию отправить результаты анализов судье Кауфману по электронной почте, и к полудню он знает правду. В шесть вечера мне звонят. Джека Пили только что арестовали.

На следующее утро мы встречаемся в кабинете Кауфмана, а не на открытом судебном заседании, как следовало. Прекращение уголовного дела на открытом судебном заседании было бы скандальным для системы, поэтому судья и прокурор сговорились сделать это за закрытыми дверями и как можно быстрее. Я сижу за столом рядом с Гарди и слушаю, как Дэн Гувер, запинаясь, зачитывает ходатайство о снятии обвинений. Я сильно подозреваю, что Гуверу ужасно хочется продолжить столь дорогой его сердцу процесс, в свою правоту на котором он так сильно верит. Но Кауфман сказал «нет»; сказал, что эта маленькая вечеринка закончилась и лучше обойтись малой кровью, поскорее избавившись от такого неуправляемого ублюдка и его придурковатого клиента.

Когда все бумаги подписаны, Гарди обретает свободу. Последний год он провел в жестокой тюрьме – мне ли не знать! Но для невинного человека провести в тюрьме всего год – настоящее чудо при нашей системе. Тысячи таких томятся там десятилетиями, но это уже из другой оперы.

Гарди совершенно сбит с толку, не знает, куда идти и что делать. При выходе из кабинета Кауфмана я даю ему две двадцатки и желаю удачи. Его, не афишируя, отвезут в тюрьму забрать свои вещи, а оттуда мать отправит его в какое-нибудь безопасное место. Мы больше никогда не встретимся.

Он не благодарит, поскольку не знает, что сказать. Обниматься с ним на прощание мне не хочется, ведь душ вчера он не принимал, но мы все-таки коротко обнимаемся в узком коридоре под взглядами двух помощников шерифа.

– Все позади, Гарди, – несколько раз повторяю я, но он мне не верит.

Слухи о происходящем уже просочились, и на улице собралась толпа. Жители Майлоу никогда не поверят, что близняшек Фентресс убил не Гарди, какие бы доказательства им ни предъявили. Вот что происходит, когда полицейские действуют по наитию и копают не в том направлении, контролируя слухи и подключая прессу. На ранней стадии к ним присоединяется прокурор, и вскоре все превращается в организованное и полулегальное линчевание.

Я проскальзываю в боковую дверь, где меня уже ждет Напарник. Никакого сопровождения нам больше не полагается, и при отъезде фургона от здания суда нас забрасывают помидорами и яйцами. Я покидаю Город, как всегда, с помпой.

Богатые люди обычно не попадают в камеру смертников. Линка Скэнлона, однако, сия участь не миновала, хотя в нашем Городе вряд ли отыщется и пара людей, которых бы это расстроило. У нас проживает около миллиона человек, и когда Линка окончательно признали виновным и увезли, практически все так или иначе этому только порадовались. Наркобизнесу был нанесен серьезный удар, правда, он быстро оправился. Закрыли несколько стриптиз-клубов, к восторгу многих молодых жен. Родители девочек-подростков почувствовали себя спокойнее за безопасность дочерей. Владельцы крутых спортивных автомобилей тоже вздохнули с облегчением, потому что автоугонов стало на порядок меньше. Но больше всего приговору Скэнлона обрадовались правоохранители и наркополицейские, рассчитывавшие на резкое падение уровня преступности. Их ожидания оправдались, правда, скоро все изменилось.