Теперь Нельсон и его товарищи получили полную свободу действий во имя неукоснительного соблюдения Навигационного акта. Всем таможенникам было передано, что отныне все иностранные суда, пришедшие в британские порты, следует немедленно арестовывать, а товары конфисковывать.

Разумеется, что поначалу многие отнеслись к предупреждению Нельсона не слишком серьезно и вскоре поплатились за свое неверие весьма жестоко. Английские капитаны учинили контрабандистам настоящий разгром. Началось с того, что у острова Невис Нельсон захватил сразу четыре больших торговых судна, доверху набитых товарами. Весь товар был конфискован. Возмущенные торговцы выдвинули против Нельсона иск в сорок тысяч фунтов, сумму по тем временам огромную. Больше всех ратовал за наказание зарвавшегося капитана Джон Ричардсон Герберт, президент законодательного совета острова Невис Антильского архипелага.

— Неужели мы все вместе не можем остановить этого маленького человечка! — вопрошал он на совете глав островов и сам же отвечал: — Нет, мы должны и можем это сделать во имя нашего процветания! Мы должны подать жалобу генералу Ширли и настоять на своем!

Генерал-губернатор с радостью дал делу ход. На борт «Борея» пытался даже прибыть судебный исполнитель, чтобы арестовать зарвавшегося капитана, но его не пустили. Однако сходить на берег Нельсону, как и его команде, было опасно, так как там их поджидали местные власти. Возмущенный Нельсон написал письмо королю, прося у него защиты от произвола местных властей. Капитану, офицерам и матросам пришлось отсиживаться на фрегате в течение двух месяцев. Коротая время, устраивали турниры по игре в карты, ставили любительские спектакли. Продукты, воду и другие припасы доставляли им товарищи с других кораблей. Нельсон ждал, пока его обращение будет рассмотрено судом Адмиралтейства.

И он дождался! В Лондоне в конце концов поняли, что речь идет не о каком-то частном деле, а об основополагающем принципе торговли, в целом же — о благополучии государства. Если прецедент нарушения Навигационного акта будет иметь место, это вызовет цепную реакцию повсюду, но тогда навести порядок будет значительно сложнее. Вслед за этим Нельсон получил ответ на свое обращение к королю. Королевская канцелярия обещала ему защиту в случае суда. Это означало, что никакого суда не будет вообще и король поддерживает стоящего на страже закона капитана. В сентябре Адмиралтейство признало захват контрабандистских судов правомерным и сняло с Нельсона все обвинения. Затем на имя адмирала Хьюза пришло письмо из министерства финансов, в котором указывалось, что правительство «считает, что главнокомандующий станции Подветренных островов и подчиненные ему офицеры проявили весьма похвальное усердие в их усилиях прекратить незаконную практику, имевшую место на островах и представляющую собой открытое нарушение закона, следствием чего был большой ущерб судоходству и торговле владений его величества».

Таким образом, враги капитана «Борея» были посрамлены, а сам он стал настоящим героем среди офицеров и матросов вест-индской эскадры.

Из истории с Навигационным актом можно сделать вывод: Нельсон впервые проявил себя как политик, ставящий во главу угла не личные интересы, а государственные.

Нельсон праздновал победу. Плохо разбираясь в столичных интригах, он и представить не мог, что с вест-индской контрабанды кормились не только местный генерал-губернатор и командующий эскадрой, но также свою долю — и не малую — имел с этого и целый сонм лондонских чиновников. Для них принципиальность Нельсона обернулась потерей доходов, а этого простить было невозможно. Отныне, сам того не ведая, Нельсон приобрел в столице множество врагов, занимающих самые высокие посты и имеющих связи во всех сферах. Пройдет совсем немного времени, и принципиальность молодого капитана обернется против него самого. Однако пока врагам надо было выждать время, чтобы улеглись волны, поднятые адмиралтейским судом.

Кое о чем Нельсон, правда, все же догадывался: «Если бы они (столичные чиновники. — В. Ш.) знали все, не думаю, чтобы они расточали благодарности не тем, кому надо, и забыли бы обо мне. Мне очень обидно: я терял здоровье и рисковал благополучием, а теперь совсем других людей благодарят за то, что делал я, причем против их воли. Следовало бы меня либо совсем уволить, либо хоть как-то отметить. Они понимали, что сказать обо мне нужно, но «забыли» это сделать. Уж если такова благодарность за мою преданность, впредь я буду осторожен и не стану вылезать вперед. Как бы там ни было, я выполнил свой долг и мне не за что себя винить».

Один из офицеров, служивших в то время под началом Нельсона, впоследствии вспоминал, что, когда он выразил сожаление своему капитану по поводу того, что ему отказали в признании очевидных заслуг, Нельсон лишь усмехнулся:

— Вы меня жалеете? Меня не нужно жалеть, сэр! Настанет день, когда мне будут завидовать все. И я уверенно веду свое судно навстречу этому дню!

В жизни Нельсона начинался новый период, когда он наконец-то решил заняться устройством своей личной жизни.

Началось с того, что Нельсона попросили доставить попутным рейсом на остров Барбадос мисс Перри Герберт, племянницу главы острова Невис Джона Герберта. Будучи истинным джентльменом, Нельсон не мог отказать даме. По прибытии на Невис Перри Герберт пригласила Нельсона в гости. И там Нельсон увидел ту, в которую в тот же миг влюбился. Это была вторая племянница Джона Герберта, молодая вдова Фрэнсис Нисбет, проживавшая у своего дядюшки. Близкие, как это принято, именовали ее в домашнем кругу более ласково: Фанни. Под этим семейным именем Фрэнсис Нисбет и вошла в историю.

«Фанни, — пишет Г. Эджингтон, — была на несколько месяцев старше Нельсона, ей исполнилось двадцать семь лет. Родилась она на острове Невис, где ее отец, Уильям Вулворд, был старшим судьей. Рано потеряв мать, в двадцать лет она осталась круглой сиротой: отец умер от неизлечимой болезни. В последние дни судью лечил доктор Джосая Нисбет, и спустя четыре месяца после его кончины доктор сделал Фанни предложение, которое она приняла. Вскоре из-за болезни супруга молодым пришлось вернуться в Англию, где и родился их сын, названный Джосая в честь отца. Болезнь доктора прогрессировала, и в 1781 году — сыну еще не было и двух лет — он умер. Таким образом, Фанни осталась и без родителей, и без мужа. Она была одна на всем белом свете, не считая ребенка, которого еще предстояло поставить на ноги. Единственным родственником, к которому она могла обратиться за помощью, был дядя Джон Герберт, тоже вдовец. Он предложил племяннице вернуться на Невис, который она считала своей родиной. Фанни с радостью приняла это предложение и взяла на себя роль экономки в доме дяди. В этом неуклюжем особняке в колониальном стиле, с колоннами, было множество слуг-туземцев, которые вели домашнее хозяйство господина Герберта. Дом был самым большим на острове и назывался «усадьба Монпелье»…

По меркам восемнадцатого века Фанни была не красавица, уже не молода, но стройна и грациозна, с тонкими чертами лица и темными глазами. Она обладала изысканными манерами, свободно говорила по-французски и была прекрасной рукодельницей. Несчастья, преследовавшие ее всю жизнь, придали ее глазам какое-то тревожное выражение, которое дошло до нас через столетия на всех сохранившихся портретах. Один из ее знакомых, молодой моряк, писал: «В те времена она обладала приятной внешностью и свежим цветом лица, довольно редким для южного климата. Но отсутствие яркого ума было настолько очевидно, что, видимо, проницательность Нельсона на сей раз ему изменила. Его глаз отдыхал на румяных щечках, он пытался найти и другие достоинства, которые обычно обеспечивают супружеское счастье. И этого ему хватало».