Под наблюдением Сюзан Рилла выкупала младенца. Сюзан не осмелилась помочь ничем, кроме рекомендаций, поскольку доктор сидел в гостиной и в любой момент мог заглянуть в кухню. Сюзан знала по собственному опыту, что, если доктор Блайт принимал окончательное решение и объявлял о нем, его слово было законом. Рилла стиснула зубы и действовала решительно. Во имя всего святого, сколько же всяких складочек и ямочек на теле младенца! Да его и держать-то не за что! Ох, что, если он выскользнет у нее и уйдет под воду… он весь так и вихляет у нее в руках! Если бы только он перестал так завывать! Как может такой крошечный человечек поднимать такой невероятный шум! Его визг был слышен по всему Инглсайду — от погреба до чердака.

— Как вы думаете, Сюзан, я делаю ему очень больно? — спросила она жалобно.

— Нет, милочка. Просто большинство новорожденных до ужаса не любят купаться. У тебя очень ловко получается, если учесть, что ты делаешь это впервые. Держи все время руку под его спинкой и не горячись.

Не горячись! Рилла успела вся покрыться испариной. Когда младенец наконец был вытерт, одет и временно умолк, умиротворенный очередным рожком, полным молока, она почувствовала, что совершенно измочалена.

— Что я должна делать с ним сегодня ночью, Сюзан? И в дневное-то время младенец был поистине ужасен, но ночью… об этом страшно было даже подумать!

— Поставь корзинку на стул возле своей кровати и держи ее накрытой. Тебе придется встать раз или два, чтобы покормить его теплым молоком, так что лучше взять с собой наверх керосинку. Если увидишь, что не справляешься, позови меня, и я приду, что бы там ни говорил доктор.

— Но, Сюзан, что, если он будет плакать?

Однако младенец больше не плакал. Он вел себя на удивление хорошо… возможно, по той причине, что его бедный желудок был наконец наполнен подходящей едой. Он проспал большую часть ночи, но Рилла — нет. Заснуть ей мешал страх, что с младенцем что-нибудь случится. В три часа ночи она приготовила ему очередную порцию молока, преисполненная мрачной решимости ни в коем случае не звать Сюзан. Ох, не снится ли ей это? Неужели действительно это она, Рилла Блайт, попала в такое дурацкое положение? Ей уже не было дела, насколько близко к Парижу подошли немцы… ей не было дела, если они уже вошли в Париж… только бы младенец не плакал, только бы не поперхнулся, только бы не задохнулся, только бы у него не начались судороги! Ведь у младенцев бывают судороги? Или не бывает? Ох, как это она забыла спросить Сюзан, что надо делать, если у младенца начнутся судороги? Не без горечи в душе она думала о том, что папа очень заботится о здоровье мамы и Сюзан, но как насчет ее здоровья? Он думает, что она выживет, если совсем не будет спать? Но отступать она не собиралась… этого от нее не дождутся! Она будет ухаживать за этим маленьким существом, даже если это доведет ее саму до смерти. Завтра же она возьмет пособие по уходу за младенцами, прочитает от корки до корки и ни от кого зависеть не будет. Она никогда не пойдет к отцу за советом… она не будет беспокоить маму… и унизится до обращения к Сюзан лишь в самой безвыходной ситуации. Они еще увидят! Так что, когда два дня спустя миссис Блайт вернулась домой из города и спросила, где Рилла, ее заставил вздрогнуть спокойный ответ Сюзан:

— Она наверху, миссис докторша, дорогая, укладывает спать своего младенца.

Как семьи, так и отдельные люди очень быстро привыкают к новым обстоятельствам и принимают их, не задавая лишних вопросов. Прошла неделя, а казалось, что младенец Андерсонов всегда жил в Инглсайде. После первых трех ужасных, бессонных ночей Рилла снова начала спать, просыпаясь по привычке в положенное время, чтобы позаботиться о своем подопечном. Она купала, кормила и пеленала его так умело, словно занималась этим всю жизнь. Ей по-прежнему не нравились ни все эти занятия, ни сам младенец; она все еще держала его осторожно, словно маленькую — и к тому же хрупкую — ящерицу, однако выполняла она свою работу ответственно, и не было в Глене св. Марии более чистого, более ухоженного младенца. Она даже стала ежедневно взвешивать его и записывала результаты в свой дневник, но иногда жалобно спрашивала саму себя, почему жестокая судьба вообще привела ее к дому Андерсонов в тот роковой день. Ширли, Нэн и Ди не дразнили ее так безжалостно, как она того ожидала. Они все были просто поражены самим тем фактом, что Рилла взяла на воспитание младенца. Уолтер, разумеется, никогда ни из-за чего не дразнил ее; а однажды он сказал ей прямо, что она молодец.

— Чтобы взяться обслуживать эти пять фунтов живого младенческого веса, тебе, Рилла-моя-Рилла, потребовалось больше храбрости, чем потребовалось бы Джему, чтобы встретиться с полчищами немцев. Хотел бы я быть хоть отчасти таким храбрым, как ты, — добавил он печально.

Рилла была очень горда похвалой Уолтера; тем не менее в своем дневнике она в тот вечер, с унынием в душе, писала:

«Я бы очень хотела, чтобы мне хоть немного нравился этот младенец. Тогда было бы легче. Но он мне не нравится. Я слышала от других, что, когда ухаживаешь за младенцем, привязываешься к нему… но это не так… во всяком случае, со мной это не так. И он огромное неудобство… он мешает всем моим планам. Он просто связал меня по рукам и ногам… и вдобавок именно сейчас, когда я пытаюсь организовать работу молодежного Красного Креста. А еще я не смогла пойти на вечеринку к Элис Клоу вчера вечером, хотя мне до смерти хотелось сходить. Конечно, папа не настолько суров, чтобы отказаться войти в мое положение, так что я всегда могу рассчитывать на свободный час или два в вечернее время, когда это необходимо, но я знаю, что он не потерпел бы, если бы я провела половину ночи в гостях и заставила Сюзан или маму ухаживать за младенцем.

Впрочем, я полагаю, даже лучше, что я осталась дома, так как у него случилась колика… или еще что-то в час ночи. Он не брыкался и не оцепенел, так что я поняла — учитывая, что пишет Морган, — ребенок не капризничает; и голоден он не был, и никто ему не докучал. Но он визжал, пока у него не побагровело лицо. Я встала, подогрела воду, налила в бутылку и положила ему на животик, а он заорал еще хуже и согнул в коленках свои крошечные тощие ножки. Я испугалась, что обожгла его, но, право, не думаю, что вода была слишком горячей. Тогда я походила с ним на руках, хотя у Моргана в его «Уходе за новорожденным» говорится, что этого никогда не следует делать. Я прошагала по комнате, наверное, несколько миль, и ох до чего я была усталой и унылой, и злой… да, я злилась. Я охотно встряхнула бы это противное существо, если бы оно было достаточно большим, чтобы его встряхнуть… но оно было слишком маленьким. Папа уехал по вызову к больному, у мамы болела голова, а Сюзан в последние дни смотрит на меня косо, поскольку, когда она и Морган расходятся во мнениях, я настаиваю на том, чтобы придерживаться точки зрения Моргана, и поэтому я твердо решила, что постараюсь не обращаться к ней без особой необходимости.