– Да… – Юля кивнула. – Наверное, так.

– Да не грусти, девонька, – Анна Леонидовна приобняла ее полной сильной рукой. – Муж у тебя ныне богатый – не пропадешь.

В ответ Юля лишь вздохнула.

– Ну и ничего, – утешила ее Анна Леонидовна, – у Жоры каких только жен не было. Мы всяких навидались – ни одна в обиде не осталась.

– А почему он с ними разводился? – осторожно спросила Юля.

– Так, почему… – развела руками женщина. – Кобель… – и засмеялась звонким смехом.

Юля посмотрела на нее и тоже не утерпела, прыснула в ладошку – уж больно заразителен смех был у этой полноватой добродушной тетки. Вот и не скажешь, что полковничиха. Те в представлении Юли должны быть важны, степенны. А эта смеется как девчонка, даром что шестой десяток разменяла.

– Это он сейчас остепенился, видать, отгулял свое, а раньше, прям, как мой Мишка – ходок. Так что ты не бойся, от тебя уж гулять не будет – силенки не те, – сквозь смех приговаривала Анна Леонидовна. – А сын у него хороший мальчик. Маринка его стерва, конечно. Но умная. Связываться со свекром не будет, во всяком случае, пока он в здравии. Так что живи и радуйся.

Юля кивнула и шмыгнула носом – резкий запах нашинкованного лука, выдавил слезу, скрыв реально подступившие слезы обиды: она тоже могла бы ходить с гордо поднятой головой, расправив плечи, опираясь на руку красавца-мужчины. А вместо этого должна довольствоваться объедками с барского стола.

– Ты рисуешь? – удивленно спросил Вячеслав, кивая на краски и кисти, разложенные на веранде.

– Да, – кивнул Георгий Арнольдович. – Рисую, пишу, читаю. Все делаю. И знаешь, прямо как второе дыхание открылось. Я сколько книгу свою дописать не мог? Издательство уже всякую надежду потеряло. Они в прошлом году ждали. А я что-то, как в ступор впал – сяду за стол и ни слова из себя выдавить не могу. А сейчас прямо прет!

– Ну, это понятно – у молодоженов всегда второе дыхание открывается.

– Пошляк! – беззлобно огрызнулся Гореславский. – Чтобы ты понимал…

– Да куда уж мне! Я посмотрю?

Вячеслав подошел к большому полотну с почти законченной картиной и долго смотрел на обнаженную фигуру молодой женщины, раскинувшейся на постели. Приподнявшись на локте, она откидывала с лица копну пепельных волос. Непостижимый контраст между светло-розовым, словно фарфоровым телом и уродливой гримасой лица притягивал взгляд, не давал оторваться.

Гореславский плеснул себе коньяка и озадаченно нахмурил брови. Что-то не к месту он расхвастался – и пишу, мол, и рисую. Это что ж он перед сыном оправдывается? Еще не хватало…

– Пап, – тихо сказал Вячеслав, – это… удивительно. Глаза просто великолепны! Как ты это делаешь, я до сих пор не понимаю. Правильно я в архитектурный пошел. Тебя мне все равно не переплюнуть.

– Ну уж не льсти, – довольно улыбнулся Гореславский. – Ты отличный архитектор. Я вот не могу, как ты – рисовать, чертить, придумывать всякие штуки вроде потолка в моей квартире. У каждого своя стезя, сын. А насчет Юли не беспокойтесь. Она девочка добрая, ласковая и некорыстная. Так что завещание я переписывать не буду – все вам достанется.

– Пап, ты опять! – взмахнул руками Вячеслав. – Сколько раз говорил, – мне ничего не нужно!

– Это ты Марине скажи. Посмотрю, как она тебя отделает! Знаю, знаю – жена твоя спит и видит, как бы мое наследство к рукам прибрать.

– Папа, не начинай! Марину тоже понять можно. Она мать. И две девки на выданье. Это мы с тобой такие творческие личности, но кто-то же должен и о хлебе насущном заботиться?

– Что-то больно уж она чересчур этим хлебом озабочена. И как я проглядел? Видно же было, как она по квартире нашей ходила, какими глазами смотрела…

– А Юля твоя не так смотрела? – в голосе Вячеслава прозвучал сарказм. – Или ты хочешь сказать, что это у вас любовь с первого взгляда и твой статус никакого значения для нее не имеет?

– Имеет-имеет. Успокойся. Я не идиот. Но в отличие от тебя прекрасно все вижу и иду на это с открытыми глазами. Это ты пятнадцать лет живешь и думаешь, что у тебя жена ангел, а почему тебя в гости больше не зову не догадываешься?

– И почему?

– Да так… В тебя я верю. Почему-то ты у меня удачным получился – моя кровь! Потому и спокойно свою коллекцию оставляю. Знаю – не разбазаришь!

– Папа, ты тоже умеешь одной фразой выразить многое. То есть ты не ожидал, что сын у тебя удачным может получиться?

– Я реалист. Вот ты нормальный мужик, здоровый, не лодырь, не алкаш, не светский хлыщ, а дети у тебя… прости, господи! И что ты тут можешь поделать? Ничего! Ну и хватит об этом, – Гореславский жестом остановил сына, пытавшегося возразить, – давай лучше о делах нашего фонда поговорим. Это меня сейчас больше волнует.

– Давай, – покорно согласился Вячеслав, радуясь, что отец на удивление быстро сменил тему, а не оседлал своего любимого конька про нынешнее поколение и так далее и тому прочее.

* * *

Выставка в Доме Художников открывалась завтра и Юля мысленно, в который раз, пыталась подавить волну паники, поднимавшуюся в груди. Завтра она выйдет в свет, как шутил Гореславский. Зачем, почему он так хотел ее туда вытащить, она не знала. Как ни сопротивлялась – тот был непреклонен. Уже и платье было пошито у модного кутюрье, и завтра ожидался приезд стилиста на дом. Может, ей заболеть? Один раз им в классе прививки делали, и, она, с детства боявшаяся иголок, сначала притворилась, что заболела, а потом и правда слегла с температурой. Но с Георгием такое не пройдет – он такой упрямый, даже полумертвую ее повезет. Она посмотрела на платье, висевшее на дверце шкафа. Нежно сиреневое, в пол, с фантастическим цветком на лифе, с затейливыми складками. Это же надо такое придумать еще, а потом сшить! Это их в институтах учат? Или они сами с рождения такие фантазеры?

Платье сидело на ней великолепно, подчеркивая тонкую талию и высокую грудь. Волосы стилист собрал в замысловатый пучок, опустив на искалеченную половину лица волну пепельных локонов. Юля посмотрела в зеркало и на миг увидела прежнюю Юльку Шадрину – красавицу и насмешницу. На миг, потому что вдруг поняла – она уже не девчонка-старшеклассница, а взрослая молодая женщина. Она выросла, и сама не заметила как.

Гореславский подал ей руку, и они вышли из квартиры. Юра открыл перед ними дверцу машины и глазами выразил восхищение. Юля благодарно улыбнулась ему в ответ.

– Только не дергайся, – сказал ей Гореславский на входе. – Все будет хорошо.

Народу набилось, будто здесь не картину показывают, а бесплатно пряники раздают. Хотя, в общем, так и было. После краткого открытия выставки всех пригласили на фуршет. Гости активно угощались закусками и прикладывались к бокалам с вином и шампанским. По одному, по двое или группами посетители подходили к портрету и многозначительно принимались его рассматривать. Юля все время держалась рядом с мужем, опустив глаза и отчаянно стараясь, чтобы не дрожали руки и не подкосились ноги. Ей казалось, что все пялятся на ее лицо, фигуру, сравнивают с портретом, обсуждают ее, говорят о ней. Хоть сквозь землю провались!