путников в топях, оглушает и душит их своими железными сиськами. Вот ее я тут, в центре, вообще не ожидал увидеть.

– Тоже белорусская?

– Цыцоха. От белорусского слова «цыцки». Металлические цыцки.

– Я сколько жила, никогда не думала, что в такое блядство попаду. И чья эта квартира? Почему они все здесь поселились?

– Записана на некого Мицкевича. А почему здесь этот притон, теперь будут выяснять компетентные люди. С посвящением тебя. Мазл тов.

* * *

Николай Борисович позвонил ей на следующий день и попросил зайти.

Еще не до конца пришедшая в себя после поездки на кормление и избиения металлической грудью Агафья поскреблась в дверь кабинета. Она обнаружила в комнате с начальником парня лет тридцати, блондина с первой сединой и карими глазами.

– А я как раз закончил заниматься твоим переводом из Следственного комитета. Даже имя не придется менять, по легенде, ты теперь в спецслужбах. И знакомься, Дмитрий Барченко, твой напарник и тоже новичок. Хотя инициирован был сильно раньше. У меня есть для вас первое дело.

Глава IV. Лосиноостровское дело

Странность третья: оставленная обувь

Сухая статистика от специалистов поисковых отрядов и МВД: в России ежегодно пропадают около ста восьмидесяти тысяч человек, из них порядка двадцати тысяч так никогда и не находят. Это небольшой провинциальный город (еще столько же, кстати, в том числе благодаря потусторонним тварям, гибнет на дорогах). В одной только Москве в день пропадает пять-шесть детей. Среди причин исчезновений – убийства, рабство, сексуальное насилие и старческая деменция, а вот «разбор на органы» специалисты считают городской легендой. Хотя с последним я бы поспорил. Статистика явно не учитывает нечисть и отрицательные пространства Москвы.

С нечистью, в общем-то, все понятно. Ее действия можно как раз записать в вышеуказанные категории: убийства заскучавших от жизни среди людей оборотней, рабство в подвалах заброшек (замечали, сколько их в центре? Думаете, они пустые?), сексуальное рабство у суккубочек, уверен, что и на органы какие-нибудь твари похищенных тоже разбирают, заменяя свои прохудившиеся после сотен лет жизни сердца, глаза и почки. Новая кожа для сморщенных старух, кровяные ванны, уверен, все идет в дело.

А вот с отрицательными пространствами, как я их называю, совсем стремно (на самом деле это калька с английского negative space, выражение мне кажется подходящим). Замечали в Москве одинокие пары обуви? Чаще всего это кроссовки, но нередко попадаются и мужские туфли, и женские сапоги, и детские ботиночки. Я не о тех случаях, когда связанные за шнурки кеды висят на проводах – это подростки развлекаются. Я о тех жутких картинах, которые навевают страх даже средь белого дня.

Идешь по парку – и аккуратно так пара обуви стоит посреди лужайки. А владельца нигде нет. А ботинки почти новые. Или у парапета набережной происходит встреча. Или на обочине дороги, стоя в пробке, замечаешь их. На газоне у тротуара. На пешеходной дорожке в лесу. Под окном расселяемой хрущевки. И всегда стоят аккуратно, параллельно друг другу, почти новые и нередко чистые. Начинается это по весне. Самое жуткое, что я видел, было у Филевского парка – в начале прошлого апреля на парапете ограды стояла пара розовых детских сапожек, совсем крошечных. Ни ребенка, ни родителей видно не было. В правый сапог еще была какая-то бумажка свернутая засунута, я сначала хотел прочитать, но потом решил, что меньше знаешь – крепче спишь, а я и так слишком много вижу и знаю. Было ли это проявлением отрицательного пространства, просто кто-то выкинул ботинки или винить надо другие городские легенды о Филпарке вроде духов пропавших здесь наполеоновских солдат (ни разу не встречал), но картина не выходит у меня из головы.

Так вот, об отрицательном (негативном) пространстве. Бывают такие места в Москве, откуда словно бы откачана вся жизнь, весь воздух. Они непостоянные, мигрируют. Я их замечаю по подергиванию воздуха, приглушенным звукам и блеклым краскам. Это нечто вроде облака, висящего над землей на небольшой высоте. Иногда они мигрируют буквально за пару дней. А когда-то приходят на одно место и остаются там годами, и жизнь оттуда уходит. Самый известный пример – это недостроенная гостиница на Тверской напротив мэрии, уж который год там висит облако. И стройка мертва, и ничего не происходит. А мэрия рассказывает, что меняется инвестор. И главное, что надо знать: в таких пространствах пропадают люди.

Один случай я видел собственными глазами. Прогуливавшийся опрятный старичок остановился у стены дома прикурить. Он достал трубку, развернулся лицом к улице и начал рассматривать прохожих. Спустя несколько секунд что-то словно вытащило его из этого мира, он исчез в мгновение ока, словно никогда и не существовал. Развеялся, растаял, аннигилировался вместе с трубкой, клетчатой кепкой и твидовым пиджаком. И только на земле осталась пара наполированных дорогих английских туфель, которых не коснулось облако. Спешащие, вечно бегущие и, как всегда, ничего не замечающие москвичи и в этот раз ничего не заметили. Как-то раз мой приезжий знакомый сказал, что москвичи вообще не смотрят по сторонам, можно в метро на эскалаторе повесить огромный плакат с голой мужской жопой, и все проедут мимо, не заметив, листая соцсети или смотря сквозь других пассажиров. Частично он прав, вот и тогда никто ничего не заметил. Ну а я поспешил ретироваться, молясь, чтобы и я не исчез непонятно куда.

Даже и не знаю, какой совет дать тем, кто не видит негативные пространства, как я. Наверное, такой: заметили на улице аккуратно оставленную пару обуви без владельца – сваливайте побыстрей.

* * *

– В темноте там не катайся, – крикнула мать в захлопывающуюся дверь. – И на звонки отвечай!

Макс закатил глаза. Ну сколько можно, он уже не ребенок. Держа велик одной рукой за раму, а второй за рулевую колонку, он потащил его с третьего этажа на первый, стараясь не снести на поворотах устроившиеся на межэтажных площадках горшки с зеленью, детские санки, самокаты, покрышки и кучу другого барахла, что не влезало в квартиры соседей. Лифта в их хрущевке не было, поговаривали, что к ним скоро придет реновация.

Проехать пару дворов, пересечь узкую двухполосную улицу – и начнется огромный оазис, захватывавший кусок Москвы, переливавшийся зеленой волной за МКАД и подступавший к границам Мытищ, Королева и Балашихи. Национальный парк «Лосиный Остров», место, где охотился на медведей Иван Грозный и бодался с правительством за стройку Четвертого транспортного кольца Юрий Лужков. Макс любил родной район и изучил его историю досконально.

Он объехал заходившую в парк странно одетую