Я бездумно смотрела в окно на холодное черное небо и мигающие красные огни на трех далеких радиовышках. Они казались мне светлячками, сигнализирующими о беспокойстве, и отражали тревогу в моей душе.

Мне было 18 лет, и мой отец только что умер от рака мозга. Глухой ночью я стояла посреди темной кухни. Маленькая лампочка над плитой была единственным источником света. Мама и сестры спали. А я не могла.

Я смотрела сквозь окно в черноту, и горе, которое поглощало меня, наконец выкристаллизовалось в безжалостную мысль: я больше никогда не буду чувствовать себя в безопасности.

Почему это случилось? Припадок за два дня до Рождества. Машина «скорой помощи», палата интенсивной терапии. Сканирование мозга. «Эпилепсия», – сказали врачи и назначили лекарства. Но ему становилось все хуже. Он сделался резким, придирчивым, ему было трудно угодить. Сделали новые исследования, и выяснилась горькая правда: опухоль. Возможно, злокачественная. Нужна операция – немедленно.

Помню, как мама сидела в больничной палате, когда папа приходил в себя. Это был мой выпускной класс, и она терпеливо пришивала крохотные белые пайетки на лиф платья для моего весеннего бала. Я знала, что с каждым стежком она произносит молитву, и папе действительно становилось легче. Он даже смог приехать на вручение аттестатов, пусть в инвалидной коляске и с головой, замотанной белыми бинтами. Это было очень важно для всех нас и дарило надежду на лучшие дни.

В то лето я готовилась к отъезду в колледж. Папа достаточно окреп, чтобы вернуться к работе. Водить машину он не мог, поэтому мама возила его по городу на деловые встречи. Теперь ему приходилось зависеть от других, и мы понимали, как это тяжело.

Лето пролетело быстро, и наконец настал тот день, когда мне пора было отправляться в университетский кампус. Моя мечта об учебе в колледже стала явью. Но уезжать было трудно.

В ту осень папино здоровье стремительно разрушалось. Опухоль вернулась. В октябре он уже не мог работать. К Рождеству был прикован к постели. К февралю его не стало.

Я лишилась не только отца: вместе с ним ушла и большая часть маминой души. Она была прекрасной матерью и домашней хозяйкой, а он занимался всеми остальными вопросами. Она так полагалась на него, что после его смерти во многих отношениях оказалась наивной, как ребенок. Простые решения давались ей с трудом, а оплата счетов приводила в полную растерянность. Тем не менее она взяла себя в руки и настояла, чтобы после похорон я вернулась к учебе.

На меня, как на старшую из детей, легло новое чувство ответственности. Временами казалось, что я не выдержу. Как мы будем справляться со всем этим?! Мало-помалу, день за днем. Эта стратегия оказалась верной. Мы собрались с силами и постепенно составили план выживания, чтобы заполнить пустоту нашей жизни.

В сентябре я даже смогла вернуться в колледж. Приятно было снова оказаться среди сверстников, вдали от печальных напоминаний. Я могла с головой уйти в занятия, забыть о боли и верить, что я что-то контролирую в своей жизни – даже если это только учебные задачи. Учеба была путем к финансовой стабильности – я больше не хотела чувствовать себя беспомощной.

Поэтому я занималась – настойчиво и усердно. Как-то раз в середине октября я засиделась допоздна, пытаясь вдолбить в голову знания перед зачетом по французскому. В два часа ночи я очнулась и поняла, что задремала, сидя в кровати с книжкой на коленях. Пора было спать.

Когда я выключила светильник, в окно спальни студенческого общежития заглянула полная луна. Она затопила мою кровать ярким серебристым светом. Письменный стол отбрасывал резкие тени на белый кафельный пол. В голове у меня так мутилось от усталости, что даже солнечный свет не выдернул бы меня из сладкого сна. Я погрузилась в дремоту… пока вдруг не осознала, что в комнате я не одна.

Мои глаза были плотно закрыты, но разум бодрствовал, а сердце колотилось. Я чувствовала приближение тени, которая вошла в комнату и остановилась прямо над моей кроватью. Ощущение, что кто-то склоняется надо мной, было отчетливым. Прозвучали невнятные слова. Успокаивающие, утешающие слова, в которых не было смысла; но они несли ясное сообщение: «Все в порядке, Марша. Все будет хорошо».

Ощущения были приятные и добрые, словно кто-то из родителей подтыкал мне одеяло, и в то же время приводили в ужас. Этот голос принадлежал папе, и это было так похоже на него – увидеть проблему и сделать все необходимое, чтобы решить ее. Может быть, поэтому я и не могла открыть глаза – боялась того, что увижу. А может, меня защищали от того, что я могла увидеть. Как бы там ни было, утешив меня, тень ушла.

Мне казалось, что я несколько часов пролежала в кровати, застывшая как бревно, с бешеным сердцебиением, не в силах шевельнуться. Это был не сон. Наконец парализующий страх ослаб, и я сумела открыть глаза. Комната по-прежнему тонула в лунном свете. Я медленно выбралась из-под одеяла и осмотрелась, чтобы убедиться, что здесь никого нет. Удостоверившись в этом, я, изнуренная, провалилась в глубокий сон.

Воспоминание о ночном эпизоде преследовало меня и на следующее утро. Мне нужно было поделиться с кем-то. Но как? Что подумают мои соседки? Я решила попытаться – и выяснила, что некоторые истории, увы, теряют в пересказе. Объяснить их невозможно.

Кому-то это может показаться чушью и белибердой.

Но если мы прислушаемся к нашим сердцам, весть становится кристально ясной: «Все хорошо. Все будет хорошо».

За две недели до Рождества мой отец скончался. Собирая близких для очередного семейного фото, я не думала, что оно будет последним, на котором есть все мы. Я горячо любила отца, а он меня. Мы часто говорили об этом друг другу.

Однажды вечером в своей безутешной скорби я обратилась к Богу, чтобы Он дал мне утешение, которое помогло бы свыкнуться с потерей. Мне необходимо было обрести мир и покой, чтобы исцелиться, ведь этого хотел отец. Он часто просил меня не зацикливаться на горе и не рыдать, когда его не станет, а наслаждаться жизнью, как делал он сам. Папа пережил немало трудностей и все же не терял мужества и чувства юмора. Я хотела выполнить его волю.