— Ты не права, — сказала она в конце. — Неважно, что он суннит, его казнят как предателя!

— Но на его место придет другой такой же!

Она отрицательно замотала головой, потом резко встала и ушла на свое место.

Днем прибыло пополнение. Теперь в нашей камере больше на одну террористку и на одну хулиганку.

Я очень расстроилась. Признаться честно, после того, как ушли Иман и Мунира, я понадеялась, что наша жизнь начнет налаживаться, что выпустят кого-то еще и что в камере станет чуточку посвободней. Но это было только начало. Нас опять стало двадцать две.

Хотя хулиганка мне очень понравилась. Террористка же — очередная дуреха.

Хулиганку звали Шадя. Она довольна молода, ей всего двадцать два года, алавитка. Уже вторая алавитка в нашей камере. Если делить женщин по сторонам света, то у этой определенно гулял в заднице настоящий северный вихрь. Сегодня вся камера угорала, слушая ее историю.

Личная жизнь Шади не удалась. Замуж она вышла по любви, но отношения не сложились и муж бросил ее с двумя детьми на руках. Да, на Ближнем Востоке такое тоже бывает. Детей она отвезла родителям в Хомс, а сама осталась в Алеппо. На работу ей было устроиться трудно, девиз ее жизни — «Ни дня без приключений!», поэтому она пустилась во все тяжкие.

— Мужики на меня ведутся, че! — рисовалась Шадя перед нами, корча из себя блатную. — А я ж не дура — от денег отказываться-то!

— Да как же ты в тюрьме оказалась? — спросили ее.

— Да че! Все мужики эти поганые! — продолжала Шадя. — Один из моих любовников, собака…

— Что-что? — спросила ее я. — Один — кто? У тебя что, их несколько?

— Ну да, а че? У меня их пятеро как бы. — Шадя важно покачала головой.

— О-о-о! Пятеро! — протянули мы хором.

— Ну да, а че? — продолжала важничать девушка. — Так вот, эта сволочь взяла мой телефон и прочитал эсэмэски от другого парня. Ну и разозлился на меня, сын собачий! Разбил мой телефон, дал пощечину и вызвал полицию!

Все засмеялись.

Потом свою историю рассказала террористка. Никакая она не террористка, конечно. Это просто такая статья. Девушку зовут Насима. Она из суннитской семьи. Добродушная, простая и наивная. Она жила в пригороде Алеппо. Сегодня рано утром она собралась в город, вышла на трассу, чтобы поймать такси. Во время войны с транспортом везде беда. Мало того, что он подорожал, так и ходить стал в несколько раз реже. Поэтому, когда Насиме удалось остановить машину, она очень обрадовалась. Там уже сидели три пассажира, они предложили поехать вместе и разделить стоимость дороги. Это нормальное явление. Я сама так же в Дамаске делала. Но Насиме не повезло. На посту государственной армии у всех попросили документы, и выяснилось, что ее попутчики не кто иные, как настоящие боевики. Хотя ни оружия, ни взрывчатки у них не обнаружили.

Я думаю, что настоящие боевики не такси не ездят, а если и ездят, то уж точно не через блокпост вражеских сил. Те трое были зарегистрированы в селе, которое находилось под контролем Свободной армии. Загребли их, наверное, с единственной целью — выяснить под пытками, что им известно о количестве оппозиционеров в их районе. Насиму, как и меня, посадили за компанию. Недели через три, как дойдет очередь, ее будут пытать, а когда ничего не выяснят, то отпустят. Вот и вся ее история.

Насима выглядела как нерасторопная, мягкая девушка, неспособная за себя постоять. Это было видно по тому, как она разговаривала, по тому, как вошла в камеру, по тому, как неумело знакомилась с нами. Поэтому ее поселили к проституткам. Она села рядом с Инас. Шадя же окопалась с нами.

Вечером к нам опять зашел полицейский в офицерском звании. Я на него внимания не обратила. Между тем он пообещал позвонить родным моих сокамерниц, чтобы доложить им о местонахождении находящихся под арестом. Он все записывал. Когда закончил, то обратился прямо ко мне. Он спросил, чего мне не хватает. Тогда я поняла, что это очередная уловка, чтобы мы поверили в демократию.

Ублюдок врал всем в моей камере, чтобы я ему поверила и начала есть! Этот ход вывел меня из себя, и я сказала, что с сегодняшнего дня не буду ни есть, ни пить, пока мне не дадут позвонить родным или не переведут в официальную тюрьму.

Не знаю, что на меня нашло. Сейчас я об этом жалею. Теперь придется держать слово.

***

В шесть часов утра отключили электричество. Все спали, только Инас и Насима разговаривали. Точнее, Инас слушала, а говорила только Насима. И сначала было ничего, но потом мне стало очень нехорошо. Эта Насима оказалась очень бестолковой! Она болтала, болтала и болтала! Без конца! И никто в камере не был против, пока она не затронула болезненную тему — тему свободы. Она начала описывать, какой сейчас была свобода. Она в подробностях рассказала, как еще вчера гуляла по бульвару, делая покупки, как цветут деревья в парках, как ходят по улицам влюбленные парочки, как в город пришла весна.

Мне хотелось ее остановить, но я была не в том состоянии, чтобы сделать это по-человечески.

Но тут в темноте раздался голос Динары:

— А ну заткнись, животное! Сейчас же, слышишь, а не то я лично повешу тебя на твоем собственном хиджабе!

Это было грубо, но никто из старших не сказал ни слова — видимо, не одну меня бесил ее монолог.

Сегодня еще один труп.

День одиннадцатый

Приятно думать, что, сколько бы они ни держали мое тело здесь, мое сознание свободно и я могу перемещаться куда захочу. Я полдня сидела на скале и разглядывала трещины в камнях. Монах все не приходил. Я готовила для него проповедь о важности дисциплины в боевых искусствах, но к тому времени, когда он появился, не хотела не только заниматься, но и говорить с ним. Он стоял рядом и молчал, а я разглядывала его потешные тапки — плюшевые с веревочками. Они были новые. До этого он носил лапти из разноцветной бересты. Потом я услышала его голос:

— Умм Латыф хочет тебе что-то сказать.

Я открыла глаза и увидела Нахед и Умм Латыф. Обе пытались нащупать мой пульс. На их лицах было волнение и страх за меня. Умм Латыф сказала мне, что я должна есть, потому что если не буду есть, то умру. Нахед