Обратим внимание: для самого Лескова кофе – кофе, слово кофий служит для передачи вульгарной деревенской речи, да еще и в отвратительном контексте вовлечения девочек в проституцию. Мы привычно воспринимаем Лескова как автора орнаментальной, сказовой, балагурской прозы, густо пересыпанной “народным” языком, однако Лесков был мастером стилистического чутья и умел, когда это нужно, дистанцироваться от своих персонажей. Его родным языком был все-таки литературный русский.

Итак, вариант кофе был основным с самого начала, а кофей и особенно кофий перестали быть литературной нормой еще к концу позапрошлого века и воспринимались как вульгарные. (Кажется, один из немногих авторов второй половины XIX в., употреблявший форму кофей без иронии, – Лев Толстой в “Анне Карениной”.) Так что теория, будто мужским родом нынешнее слово кофе обязано форме кофий, не подтверждается.

Более того, похоже, что впервые слово кофе было употреблено в русском языке именно в среднем роде. Около 1895 г. антиквар Ф. Л. Герман опубликовал любопытный документ – список рекомендаций английского врача Самюэля Коллинза царю Алексею Михайловичу от 20 января 1665 г. Широкую известность получил следующий пассаж из него, с многочисленными сокращениями и вариациями разлетевшийся по научно-популярной литературе:

К сожалению, следы этого уникального документа с тех пор затерялись. Он ни разу не переиздавался и отсутствует в Национальном корпусе русского языка. Если это не мистификация, то перед нами самый ранний пример употребления слова кофе в русском языке, пусть и в несколько непривычной форме – кафе (хотя общепит вовсе не подразумевается), причем в явном среднем роде.

Почему общественное мнение так настаивает на мужском роде слова кофе – загадка, учитывая, что большинство несклоняемых заимствований на -о и -е благополучно приняло средний род: суфле, пальто, метро и пр. Более того, у кофе имеется двойник – какао. Возможно, в школе вы обратили внимание на то, что у Тургенева в романе “Отцы и дети” Павел Петрович Кирсанов говорит “мой какао”. Но уже для наших бабушек какао было среднего рода, и никому не приходит в голову упрекнуть человека, говорящего “мое какао”, в безграмотности.

Возможно, дело в ореоле социального престижа и элитарности, которым обладает в России кофе. Принадлежность к элите должна маркироваться особым языком, которым не владеет “плебс”, – в частности, “правильным” произношением иностранных слов, обозначающих предметы статусного быта (в том числе кофе). Замечу, что далеко не во всех культурах кофе воспринимается как изысканный напиток. У немцев, например, социальным престижем еще недавно наделялся чай, а кофе считался напитком деревенщин[77]. Впрочем, что собой представлял “кофе”, который пили немецкие крестьяне, можно узнать из переведенного в советское время романа Э. Штритматтера “Лавка”: использовался для этих целей обжаренный ячмень, к которому более зажиточные могли добавлять немного настоящего кофе.

Подтверждением тому, что мужской род слова кофе связан с идеей социального престижа, служат многочисленные современные шутки на тему того, что род зависит от качества – плохой кофе в среднем роде называть можно. Правда, здесь также вступает в игру имплицитно подразумеваемое слово говно с его средним родом.

Баталии вокруг слова кофе – курьез гендерной чувствительности, который практически не имеет аналогов. В большинстве случаев языку все равно, какого рода заимствованные названия неодушевленных предметов, лишь бы носителям языка было удобно ими пользоваться. Мы, например, употребляем слово клипер в мужском роде, поскольку оно оканчивается на твердый согласный, хотя в английском языке, откуда оно заимствовано, любой корабль женского рода. Примеры из французского, такие как пальто, табло уже приводились выше. Напротив, достаточно обширный класс французских заимствований типа суп, салат, пляж обрел в русском языке мужской род, хотя французские слова soupe, salade, plage женского рода. Это отразилось в болгарском, где соответствующие французские заимствования выглядят как супа, салата, пляжа. Почему-то для болгар женский род этих слов оказался настолько важным, что они даже нарастили окончание -а, тогда как русский язык смены рода не заметил.

С другой стороны, французские слова на -ette обычно сохраняют в русском языке женский род, наращивая окончание -а (котлета), а чаще всего и суффикс -к-: кокетка, каскетка, кушетка. Хотя конечное -е в соответствующих французских словах тоже не произносится.

Почему так происходит и чем это обусловлено? На этот вопрос крайне сложно ответить. Дело в том, что идея рода в русском языке довольно запутанна. С одной стороны, у нас есть род как грамматическая характеристика – существительные 2-го склонения (или, как его называют лингвисты, о-склонения), оканчивающиеся на согласный, всегда относятся к мужскому роду, даже неодушевленные предметы, не имеющие половых признаков. Это означает не более чем способ склонения: зная, например, что стол мужского рода, мы выводим родительный падеж: в единственном числе – стола, во множественном – столов. Но в русском языке есть и другой род – семантический. Например, слова 1-го склонения дедушка и воевода грамматически ничем не отличаются от слов бабушка и балерина. Они так же склоняются и так же образуют множественное число. Они причисляются к мужскому роду и согласуются с прилагательными мужского рода (старенький дедушка) только потому, что обозначают лиц мужского пола.