Ещё один вопрос – насколько жестоки шимпанзе, если их не тревожить в естественной среде обитания. Мы разберём в главе 13 несколько факторов, которые могли разительно изменить наблюдаемое поведения шимпанзе. Историк культуры Моррис Берман объясняет: «измените такие вещи, как снабжение едой, плотность популяции и возможности для самопроизвольного формирования и распада групп, и вы выпустите джинна из бутылки – как для человекообразных обезьян, так и для человека»68.

Даже если ограничиться моделью шимпанзе, мрачная уверенность современных неогоббсианских пессимистов, возможно, необоснованна. Эволюционный биолог Ричард Докинз, к примеру, мог бы быть поосмотрительнее, сгущая краски при описании порочности человеческой натуры: «Знайте, что если вы хотите, как и я, построить общество, в котором индивиды отличаются щедростью и взаимодействием на общее благо, не очень надейтесь на биологическую природу. Щедрости и альтруизму надо учить, поскольку мы рождены эгоистами»69. Может, и так, но кооперация имеет глубокие корни и в людях. Результаты исследований в области сравнительного интеллекта приматов заставили задуматься исследователей Ванессу Вудс и Брайана Хэйра: не является ли стремление к сотрудничеству ключом к характерному для нашего вида интеллекту. Они пишут: «Вместо распространённого представления, что выживали и давали потомство самые интеллектуальные гоминиды, может статься, что наиболее приспособленными оказались наиболее общительные, поскольку они научились сообща решать проблемы, а дальнейший отбор позволял решать всё более и более замысловатые задачи»70. То есть, предполагают они, люди стали умными, поскольку наши предки научились сотрудничать.

Присущ эгоизм шимпанзе или нет, но снабжение едой извне и истощение среды обитания влияют как на диких шимпанзе, так и на первобытных собирателей. Поэтому Докинзу и другим, кто утверждает, что люди по природе агрессивные, эгоистичные твари, следует быть осторожней в обобщении опытов над шимпанзе. Людским сообществам свойственна та же реакция, что и шимпанзе, на ситуацию избытка и формирования запасов пищи: усиливаются иерархическая социальная организация, агрессивность между группами, охрана территории и самые изощрённые в своём коварстве альянсы и коалиции. Другими словами, люди – как и шимпанзе – склонны воевать, если есть за что воевать. Но для большей части нашей предыстории не были характерны ни излишки продуктов, ни закреплённые территории, требующие того, чтобы их защищали.

Что бы вы ни думали об агрессивности шимпанзе и сходстве их природы с человеческой, наши самые близкие кузены из числа приматов, бонобо, предлагают завораживающую модель противоположного поведения. Как шимпанзе, казалось бы, являются примером гоббсианского видения человеческой природы, так и бонобо отражают взгляды Руссо. Хотя Руссо известен ныне как пропагандист теории «благородного дикаря», его автобиография полна восхищения сексуальностью, из чего можно заключить, что он считал бы бонобо более родственными нам душами, если бы знал тогда об их существовании. Де Вааль так подытоживает разницу в поведении между двумя видами: «шимпанзе решают проблемы секса с помощью власти и влияния; бонобо решают проблемы власти и влияния с помощью секса».

У ЖЕНЩИН И САМОК БОНОБО ЕСТЬ ДВЕ ОБЩИЕ ЧЕРТЫ: СКРЫТАЯ ОВУЛЯЦИЯ И ВОЗМОЖНОСТЬ ЗАНИМАТЬСЯ СЕКСОМ В ТЕЧЕНИЕ ВСЕГО МЕНСТРУАЛЬНОГО ЦИКЛА. НО НА ЭТОМ СХОДСТВА КОНЧАЮТСЯ. ГДЕ НАБУХШИЕ ГЕНИТАЛИИ, ГДЕ СЕКС ПО ПЕРВОМУ ЗОВУ?

Франс де Вааль71

Хотя бонобо превосходят даже шимпанзе частотой сексуальных контактов, самки обоих видов практикуют множественные совокупления в короткий промежуток времени с различными самцами. Самка в период овуляции имеет совокупления от шести до восьми раз в день и с удовольствием отвечает на приглашения любого или всех самцов в группе. Описывая поведение самки шимпанзе, приматолог Энн Пюсей отмечает: «Каждая, в период сексуальной восприимчивости, после совокуплений в своей родной группе посещала другие группы… Они охотно контактировали и совокуплялись с самцами из новой группы»72.

Такое межгрупповое сексуальное поведение типично для шимпанзе. Это наводит на мысль, что отношения между их группами не так агрессивны, как утверждают некоторые. Например, недавние исследования ДНК из волосяных луковиц, собранных в гнёздах шимпанзе в Таи, Кот-д’Ивуар, показывают, что более половины молодняка (семь из тринадцати особей) имели отцами самцов из чужих самке групп. Если бы шимпанзе из разных групп жили в состоянии перманентной войны, вряд ли самки могли бы иметь такую свободу, чтобы зачать у соседей половину своего потомства. Самка шимпанзе в период овуляции (несмотря на то, что общепринятая модель предсказывает усиленный контроль со стороны самцов) ухитрялась улизнуть от своих самцов-защитников – или тюремщиков – на длительное время, достаточное, чтобы добраться до соседней группы, совокупиться с чужаками и не спеша вернуться в родную стаю. Такое поведение отнюдь не свойственно для состояния постоянной тревоги и повышенной боеготовности.

СЕКС БЫЛ ВЫРАЖЕНИЕМ ДРУЖБЫ: В АФРИКЕ ЭТО КАК ПОЖАТЬ ДРУГ ДРУГУ РУКИ… ЭТО БЫЛО ДРУЖЕСКИМ И ВЕСЁЛЫМ ДЕЛОМ. СЕКС ПРЕДЛАГАЛСЯ ОХОТНО И БЕЗ ПРИНУЖДЕНИЙ.

Пол Теру73

Какой бы ни была истина об отношениях между группами шимпанзе в дикой природе, где их не подкармливают, в заявлениях вроде нижеприведённого сквозит явное предубеждение: «В войне или любви, контраст между бонобо и шимпанзе разителен. Когда две группы бонобо встречаются на границе у Вамбы… не только нет смертельной агрессии, как иногда происходит у шимпанзе, но они общаются и даже занимаются сексом – самки с самцами враждебной стаи»74.

Враждебной? Когда две стаи приматов, обладающих интеллектом, встречаются для общения и секса, кто решил, что эти группы враждебны? Что такая встреча – это война? Обратите внимание на подобные же предположения: «Шимпанзе издают специальный звук, издалека предупреждающий других о том, что найдена пища. Эта пища затем каким-то образом делится, но не воспринимайте это как благотворительность. Нашедший много пищи ничего не потеряет, если поделится, и даже, возможно, приобретёт позднее, когда другой шимпанзе ответит взаимностью» (выделено авторами)75.

Может, это кажущееся кооперативным поведение и не следует «воспринимать как благотворительность», но что за невысказанная проблема с такой интерпретацией? Зачем мы ищем уважительно-оправдательные причины для того, что похоже на щедрость у приматов или животных вообще? Щедрость – это что, уникальная человеческая черта? После таких пассажей поневоле задумаешься над вопросом, который задавал Гулд: почему учёным так не хочется видеть наши позитивные задатки как результат развития приматов, в то время как корни нашей агрессии постоянно ищутся именно там?