Почему это собрание еврейских семейных историй стало главной книгой английской культуры? Почему Мильтон, собираясь написать эпическую поэму об истоках Англии, обратился вместо этого к библейским темам в «Потерянном рае» и «Самсоне-антагонисте»? Почему Буньян обращается к тому же источнику в «Путешествиях пилигрима», который станет второй Библией во многих домах? Почему, вопрошает валлийский писатель Джон Кауптер Поуис, у англичан такая «мания к Ветхому Завету» и почему «наша англо-кельтская раса обретает свою индивидуальную религию в еврейских эмоциях и в еврейском воображении»? Он предполагает, что «в древних аборигенах этих островов текла прекельтская кровь, причем вовсе не арийская, и именно их прапамять пробуждает в атавистических глубинах эта семитская книга»? Средний англичанин поморщился бы от таких кельтских аллюзий (хотя они могут прийтись по вкусу энтузиастам Англо-израильского движения, которые путем исковерканного толкования случайных отрывков Библии убедили себя, что англичане истинные потомки десяти потерянных колен Израилевых). Но незачем заходить так далеко в атавистические дебри аборигенов-бриттов, чтобы понять привлекательность Ветхого Завета. Главным образом она основывается на двух идеях, которые отличают его от любого другого свода мифологически-религиозной литературы: идея монотеизма и идеал упорядоченного общества, основанного на нормах общественного поведения между человеком и человеком и между человеком и богом. Как раз это возвышенно суммировал мистер Гладстон, архетип англичанина, воспитанного на Библии, который сам, пожалуй, походил на какого-нибудь древнего пророка. Христианство, писал он, обязано иудеям концепцией единства божия, и когда мы теперь спрашиваем, как эта идея, «столь повсеместно отрицаемая в древности, поддерживалась в мире в долгий период всеобщей тьмы и благополучно была передана нам, ответом будет, что поддерживал ее, и только ее одну как живой постулат религиозного долга в одной маленькой стране один маленький и обычно унижаемый народ, и что эта страна и этот народ приняли эту драгоценную истину и сохранили ее в писании Ветхого Завета».

Единый бог и единый народ, избранный для передачи слова Божия, который стремится, пусть и не безупречно, жить по закону этого слова, — в таком смысле поколение за поколением англичане стали воспринимать Библию. Ее знали все. Во многих домах она была единственной книгой, а потому ее читали и перечитывали, пока ее слова и образы, персонажи и истории не становились такими же привычными, как хлеб. Дети заучивали длинные главы наизусть и обычно знакомились с географией Палестины еще прежде, чем с географией собственной страны. Ллойд-Джордж вспоминал, как при первой его встрече с Хаймом Вейцманом в декабре 1914 г. в разговоре всплывали название мест, «знакомые мне лучше, чем места сражений на Западном фронте». Биограф лорда Бальфура писал, что интерес Бальфура к сионизму проистекает из изучения Ветхого Завета в детстве под руководством матери. Было ли это библейское образование столь же интенсивным, как у писателя и теоретика искусства Рескина, который на первой же странице своей автобиографии пишет, как по требованию матери должен был прочесть всю Библию «слог за слогом, трудные имена и названия, вслух, от Бытия до Откровений приблизительно раз в год… и на следующий день начинать снова с Бытия»? Вероятно, маленький Рескин и не подозревал, что делает ровно то, что каждый день делается в еврейских синагогах (хотя и без Нового Завета), но, став взрослым, вспоминал это как «самую драгоценную и в целом единственно существенную часть моего образования».

Невозможно установить точную дату, когда Англия переменилась, став, так сказать, англиканской, когда бог Авраама, Исаака и Иакова стал английским богом, когда герои Ветхого Завета заняли место католических святых. Вся Европа менялась на рубеже XVI столетия, когда Средние века уступали место Ренессансу и Реформации или тому, что люди того времени называли «новой ученостью». Одни ученые датируют конец Средних веков падением Константинополя в 1453 г., другие — изобретением печатного пресса в 1454 г., третьи — открытием Нового Света Колумбом в 1492 г. или восстанием против Рима, сигнал которому был дан, когда Лютер прибил свои тезисы к двери собора в 1517 г. Не одно из этих событий в отдельности, но комбинация и взаимодействие всех их на протяжении приблизительно 50 лет открыли дорогу новой эре. В Англии для упрочения Реформации потребовался весь бурный XVI в., и в каждое десятилетие на плахах катились головы и горели на кострах еретики. Среди тех, кто пролил свою кровь, были переводчик Библии Тиндейл, министр короля Кромвель, несгибаемый католик сэр Томас Мор и столь же несгибаемый протестант Кранмер. Однако работа по переводу Библии упорно продвигалась, пока в первые годы следующего столетия не достигла своей кульминации в Библии короля Иакова. Она далась ужасной ценой, но, как сказал один персидский поэт, роза расцветает краснее там, где кровоточил какой-нибудь цезарь.

Работа, завершившаяся в 1611 г. Библией короля Иакова, на самом деле была начата в 1525 г. Тиндейлом, но он был ни в коей мере не первым, кто сделал перевод этого текста на английский язык. Самые первые переводы были сделаны в период до изобретения книгопечатания, и число экземпляров в силу необходимости ограничивалось трудностью воспроизведения большого числа рукописных копий. Едва был изобретен печатный станок, хлынул настоящий поток, и Английскую Библию было уже не сдержать, поскольку сколько бы церковные власти ни скупали и ни сжигали книг, столько же копий можно было напечатать.

Тот факт, что Генрих VIII пошел против папы римского в деле о разводе и тем самым дал добро на протестантское восстание, был не причиной реформации, а случайностью, заставившей корону стать на сторону реформаторов раньше, чем это могло бы случиться. Реформация всё равно имела бы место, даже если бы не существовало Генриха VIII и его вожделения к Анне Болейн. Дух протестантства витал в воздухе и был силен в Англии еще с тех времен, когда Джон Уиклиф и его ллоларды боролись со злоупотреблениями католической церкви в XIV в. Уиклиф вместе с последователями перевел всю латинскую версию Библии в 1380-х гг. Сколь огромна была их преданность своему делу, становится очевидно, если задуматься о масштабе работы. До наших дней дошли 170 рукописных копий Библии Уиклифа. Некогда их существовало много большие, поскольку многие, вероятно, были уничтожены во время гонений на ллолардов как еретиков и еще больше потерялось в последующие годы. Всего было изготовлено две, три, возможно, четыре сотни экземпляров, и каждый был с огромными затратами времени и труда скопирован от руки (в Английской Библии приблизительно 774.000 слов), и за изготовление каждого свобода или даже жизнь переписчика подвергались опасности. Само владение Библией на английском языке в то время могло быть использовано в качестве доказательства преступной ереси. «Наши епископы проклинают и жгут Закон божий, потому что он составлен на родном языке», — обвинял один писатель-ллолард XV в.

Но епископов тревожило не столько то, что Библию читают, сколько то, кто ее читает. В ярость епископов приводил не перевод как таковой, а неавторизованный перевод и хождение его среди классов, склонных к ереси и мятежу, которые уже показали свой норов в восстании Уота Тайлера 1381 г. Богатые и ортодоксальные, в чьих интересах было поддерживать авторитет церкви, часто получали особые диспенсарии на хранение и чтение Библии на английском языке. Но верхушка духовенства не желала, чтобы она попала в руки простых людей из страха, что те найдут прямой путь к Господу, обходя таинства церкви. В 1408 г. архиепископ Арунделский постановил, что всякий, кто переписывает неавторизованный перевод Библии или читает его, подлежит высшему наказанию — смерти на костре; его указ основывался на знаменитом «De Heretico Comburendo», принятом королем и парламентом в 1400 г.; это был первый закон в английском законодательстве, допускающий смертный приговор за религиозные убеждения. «Различные лживые и развращенные люди некой новой секты, — говорилось в нем, — которые проповедуют и учат сегодня открыто и тайно различные новые доктрины и еретические заблуждения… и содержат школы, и изготавливают и пишут книги и порочно наставляют народ», должны быть переданы в руки светских судов и, если не отрекутся, будут сожжены, «дабы такое наказание вселило страх в умы прочих». Неудивительно, что в своей «Истории церкви» Томас Фуллер, рассказывая об одном последователе Уиклифа, Джоне де Тревиза, который в 1397 г. сделал собственный перевод, пишет, что не знает, чем больше восхищаться, «его способностями, что он совершил такое, его храбростью, что он на такое рискнул, или его прилежанием, что он осилил столь сложный и опасный труд».