вышних, и, обретя основу, не составит большого труда обрести всё остальное. Это так. Но это невозможно уже для нас как для народа – не нации, конечно, но «народа Израилева», говоря библейским языком, а ещё точнее «подземных жителей» из сказки Петровского Чёрная курица. Поскольку уже нельзя создать нерушимое ядро, состоящее из нескольких индивидуумов, вокруг которого могли бы сплотиться остальные, и о котором во все времена и во всех странах мечтали посвящённые. В ХХ веке данный принцип – безуспешно – пытались воплотить в жизнь Юлиус Эвола и Карл Гаусгофер, Фулканелли и Рене Шваллер де Любич, Генон и Джулиано Креммерц; их опыт доказывает, что и этот бастион пал, и мы приближаемся к последней битве, в каковой каждый остаётся наедине с врагом: в битве одинокой души против архонтов и демонов нижнего мира.

Проблемы внутреннего круга проявились ещё в начале прошлого столетия. Ни один из упомянутых выше инициатов не смог создать ядро, которое выдержало бы натиск обретшей полную силу Кали. Ни «Ур», ни «Крур», ни «Туле», ни «Братство Мириам», ни «Орден Обновлённого Храма», ни «Рыцари Гелиополиса», ни «Наблюдатели» Рене Шваллера не стали ядром в подлинном традиционном смысле; да что говорить, они просуществовали менее четверти века. Но не физический возраст здесь главное: главное то, что эти зёрна умерли, так и не дав ростка. К примеру, кроме Креммерца, в «Братстве Мириам» состояли лишь два магистра, признанных главой организации: Марко Даффи и Джованни ди Сан Северо. Для обоих инициация и достижение этой высокой ступени имели место до принятия в братство и помимо него. Сама группа Мириам за годы своего существования не воспитала ни одного члена, который мог бы похвастаться таким свершением. Это и было подлинной причиной того, что в 1926 году после многочисленных усилий по возрождению братства Креммерц признал его окончательную и бесповоротную гибель, о чём наши современники, претендующие на торговую марку «Мириам», стараются не вспоминать. Сердцевина данной традиции, ядро из ядер, Египетский Орден Осириса был «заморожен» к началу Второй Мировой войны, и, на мой взгляд, причин для возобновления его деятельности с каждым годом становится всё меньше и меньше, хотя такие попытки неоднократно предпринимались (и, вероятно, предпринимаются).

Как может семя, которое неспособно дать жизнь новому ростку, стать центром роскошного сада? Безусловно, те, кто хотя бы поверхностно знаком с основами традиционного взгляда на внешний ритуал, т. е. религию, не сомневаются в том, что в его основе должно лежать инициатическое ядро; это семя, из коего растёт стебель церкви, и затем созревают плоды общественной морали, духовности и высших целей. Отказ церкви от корней, отторжение всего внутреннего, подлинно инициатического, выбор высохшей мумии догмы в качестве единственной опоры и близоруких политических и общественных «завоеваний» в качестве императива не только разрушает конкретную церковь, но разрушает веру в действенность религии как таковой. Да, внешний ритуал – это мякоть плода, питающая и защищающая зерно внутреннего круга. Как недвусмысленно заметил Рене Генон, внешний ритуал имеет первостепенное значение для традиции, однако мне хотелось бы напомнить, что мякоть, которой нечего питать, сгниёт безо всякой пользы – хотя, несомненно, будет не без удовольствия съедена мошками, белками, ежами и другими представителями «окружающего мира».

Если соль потеряла силу, что сделает её солёною? Всем знакома эта библейская фраза. Однако в нынешнее время случается, что соль выбрасывают прочь именно за то, что она солона. Исихазм слишком горек во чреве нынешнего православия, которое только и выискивает повод, чтобы обвинить его в ереси. Он не участвует в мирских делах и не одобряет такого участия. Он не желает сливаться в экстазе с правительством, не высказывается на предмет пользы человекоубийства в наступательных войнах «за правое дело», не играет в политические игры с конкурентами-католиками, не ставит перед собой миссионерские цели, имеющие истоком манию величия. Он занят своей единственной и прямой обязанностью: монашеским деланием. Зачем же сознательным, активным, политически грамотным, патриотичным руководителям церкви считать эту странную компанию своим «ядром» и следовать за ней? Какой смысл человеку, знакомому с президентами и министрами, способному влиять на общественное мнение, наделённому даром оратора, знающему толк в винах и парче, подражать вечно постящимся молчаливым монахам в заштопанных рясах, которые столь далеки от «народа», заполняющего правительственные приёмные и презентационные залы, телевизионные студии и золочёные столичные соборы? Чему может научиться у них он, труженик, неутомимый проповедник, умный политик, знаток Писания и автомобилей представительского класса, спасший церковь от гибели ценой собственного служения органам госбезопасности в трудные годы? Как тысячу раз повторить «Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя» или совершенно безответственно позволить съесть себя львам, предпочтя смерть предательству? Какая дикость, в самом деле! К тому же, со всеми подобными пережитками ватиканские конкуренты покончили уже давно. Они победили даже такой предрассудок, как осуждение педофилии. Впереди новые рубежи.

Но вернёмся назад, вовнутрь. Так что же мешает сегодня небольшой группе духовных братьев объединить свои знания и любовь к истине и образовать основу, магическое семя? В чём состоит причина быстрого разрушения такого ядра, утраты им своих функций? Очевидно, в том самом, в чём заключается причина его отторжения телом церкви. Это не состав воздуха, не солнечная активность и даже не разделяющие всех людей стеклянные двери, как предположил один писатель-фантаст. Всё гораздо проще: корень проблемы – тот, кто питается соками нашего тела, кого мы называем «собой», и кого греки именовали diabolos: «разделяющий», «противостоящий» или попросту Противник. Чем ближе к окончанию цикла, тем твёрже наше эго, тем глубже кристаллизация этого лживого конгломерата, тем хуже он поддаётся операции растворения. Как понять, что человек, лично знавший великого мага, бывший его другом много лет, комментировавший его труды, говорит и ведёт себя, как завкафедрой захолустного университета, бьёт себя в грудь, доказывая всем встречным и поперечным, что его кафедра единственно истинная в мире, а все остальные возглавляют злые завистники, враги и подлецы, тратя на подобные тирады бо́льшую часть свободного времени и интеллектуальных сил? Как понять «наследника» главы ордена, который уничтожает переписку учителя с другим его членом, дабы обнаружение таковой не доказало, что он не «самый большой девочкин друг», и были другие скромные и малозаметные люди, достижения которых магистр ценил гораздо более высоко? Как может зависть, ревность, самолюбие, карьеризм не только находить путь к сердцу инициата, но утверждаться в нём и занимать в итоге главенствующее положение? Как может такое состояние человека сочетаться с подлинно инициатическим знанием? Мне кажется, знание, ставшее достоянием профана, профанировано не более, чем знание подобных инициатов. Конечно, такое знание внешне остаётся прежним, но теряет при этом магическую силу и не