На диване Илью поджидал мужчина лет сорока пяти, черноволосый, хорошо выбритый, в сером, чуть помятом, устаревшего покроя костюме. Был он невысок ростом, непрезентабельной внешности; если встретить его на улице, то он не вызвал бы к себе никакого интереса из-за своей безликости. Это если не заглядывать в его глаза. А глаза у него были серые, стальные, и если чей-то взгляд пересекался с его взглядом, то хотелось побыстрее отвести свой, так как возникало ощущение, что на тебя смотрят глаза змеи. При появлении Ильи гость мгновенно поднялся с дивана и, вытащив «корочку», протянул ее Илье. ОКРО — та структура, которая захотела последней попрощаться с собственным корреспондентом на паруснике «Надежда» перед его уходом в плавание.

— Владимир Гургенович, — представился он. — Мы внимательнейшим образом ознакомились с вашим делом. Несомненно, вы очень ценный для нас человек. Ситуация вовсе не проигрышная для вас. А то, что вы контактировали с МВД и прокуратурой, в части разработки резонансных дел на Дону и в части публикаций статей, натолкнуло нас на мысль, что операция под кодовым названием «Паруса «Надежды»» очень перспективная в отношении реализации. Вам практически ничего делать не придется. Вас будут вести. От вашего согласия или несогласия будет зависеть, пригласят ли вас люди отца Арсена на разговор. Если вы откажетесь, то вы просто пассажиром пересечете два океана. А если… тогда вам придется практически в одиночку… — он не договорил.

Илья в изнеможении бросился на диван.

— Я могу подумать?

— Можете. Пять минут.

— А эти, которые следят за мной?

— А, это так положено… Не обращайте внимания. Тут большая шахматная партия. Поверьте, я бы не стал с вами откровенничать, если бы не рекомендации Татьяны Владимировны и еще нескольких товарищей.

Илья молчал.

— Хорошо, — гость повернулся к нему спиной, собираясь уйти, — не буду давить. Только для информации: кое-кто полетел в Испанию, будут находиться рядом с вашей матерью. И это не люди клана Оганесянов.

Илья вскочил с дивана:

— Что вы сказали?

— Я сказал, что в этой истории задействованы не только наркодельцы, а кто-то из МВД, и даже из областных структур на уровне замов губернатора. И тут получается, что на тебя указали, что ты сможешь реализоваться… А мать оказалась заложницей, хотя этого она пока и не понимает. Она не выедет из Марбельи, пока это дело не закончится.

— При чем здесь моя мать? — У Ильи дрожали руки.

— Ты не понимаешь, дружок, что происходит. Мать совсем конечно ни при чем, но на тебя поставили, как на человека, который был близок с Арсеном, вхож в дом к Оганесянам и вдобавок должник их до гроба. Ведь они считают, что ты стал невольным виновником смерти Арсена. И нужные люди только и ждут, чтобы палец старшего Оганесяна указал на тебя, чтобы следующий контракт не прошел мимо. Там все это выстраивалось годами. То, что не сделал Арсен, или кто-то еще, кого мы не знаем, предстоит, по всей видимости, сделать тебе. Потом тебя, скорее всего, уберут, за ненадобностью.

— Уберут?

— Уберут, сольют, убьют. Это не важно. Это потом. Если мы не вступим в игру. Но мы-то обязательно вступим. И раскрутим этот клубок до конца. А насчет Полины Евгеньевны не переживай: пока ты будешь в игре, волос не упадет с ее головы, а когда всё закончится — ее реабилитируют, дело против нее закроют.

— Какое дело? Что вы несете?

— А ты еще не в курсе? О мошенничестве депутата городской думы, главного врача поликлиники Сечиной Полины Евгеньевны, о покушении на взятку в особо крупном размере и так далее…

— Бред какой — то!

— Согласен, бред. Но это ей пока во благо. Чтобы мама, живая и здоровая, обняла вас, Илья Сергеевич, вернувшись на родину, как ни в чем не бывало…

— Я согласен.

— И не думай, что на тебе сошелся клином белый свет… Впрочем, думай. Такая ситуация. Может, даже и хорошо, что ты вспорол брюхо тачки Арсена. Ведь мы никак не могли выйти на зарубежные связи. А тут ты… Я бюрократ. — И достав из-за спины папочку и листочек, Владимир Гургенович вдруг стеснительно улыбнулся и превратился в довольно милого человека. — Вот тут подпись надо, ты прочитай и подпиши.

Когда прощались, «окрошечник», как-то вяловато пожав руку Илье, посоветовал:

— Никуда не суй свой корреспондентский нос; запомни, что на корабле есть наш человек. Когда надо, он проявится и передаст привет от меня. Когда груз будет на корабле, напиши, что на вантах висит неизвестно откуда взявшаяся летучая мышь. Фотографию я тебе пришлю. Сохрани ее у себя на компе.

Ночью позвонили в дверь.

Арам Рубенович Оганесян, отец Арсена, ждал его у себя дома.

— Ты хотел уехать, не попрощавшись. А я ведь тебя не отпускал. Мне доложили, что у тебя командировка; мои люди проверили, это так.

Илья пожал плечами:

— Просто повезло, там у них собственный корреспондент, освещавший…

— Я в курсе, — жестко перебил его Оганесян. — Не начинай говорить, пока я не закончил.

При этом он так посмотрел на Илью, что, если бы у него был хвост, он был бы сразу поджат к брюху.

— Так вот. Сын к тебе относился хорошо, говорил, что ты человек слова. И еще, ты сможешь… И это будет тебе прощением. Меня заверили, что ты сможешь… Корабль хороший, парус ник. Наверное, романтично. Там же дети. Почти дети. Курсанты, будущие капитаны. Никто не будет особо проверять. Идете издалека, домой. Очень хорошая идея. Очень хороший маршрут. Тебе передадут флешку. Всё будет очень просто. Ты, главное, не думай: за тебя всё уже решили… Я тебе завидую немножко. Совсем немножко. Парусник — это романтично. Но я уже немолод. К сожалению, я уже не идеалист. Ты помни, что уходишь туда, в океан, а мама в Испании, а дедушка с бабушкой в Подмосковье ждут твоего возвращения живым и здоровым…

Отвезли его домой под утро.

Весело чирикали воробьи, устроив купание в луже, что образовалась после майского дождика на аллейке, у входа на веранду. За их веселой возней Катерина Семеновна и Илья наблюдали с каким-то детским восторгом, попивая вечерний чай. Ветерок нагонял волнами дурманящий запах от кустов сирени, которая пустила обильную поросль и расцветила весь палисадник маленькими белыми и сиреневыми облачками кипящих взрывов соцветий. Воздух был пропитан ароматами цветущей весенней донской степи.

Послышался шум мотора. Машина остановилась у их ворот. Скрипнула калитка. Катерина с Ильей онемели. Вечерним гостем был муж Катерины Евгеньевны собственной персоной. Он, не оглядываясь по сторонам, по-хозяйски протопал на веранду, к жене и ее гостю, остолбеневшим от неожиданного визита. Для полноты картины надо сказать, что визитер был в морской форме с погонами капитана торгового судна, а застигнутые врасплох — в совершенном неглиже. На Екатерине был фривольный ночной халатик, куда еле умещались накачанные груди четвертого размера, а на ее молодом любовнике кроме труселей был только нательный крестик. Когда бравый капитан появился на дорожке, ведущей к веранде, Илья не торопясь намазывал на хрустящую горбушечку белого батона сливочное маслице, намереваясь туда же потом ровной широкой дорожкой уложить красную икорку. Он так и застыл со столовым ножиком наперевес.