— Как твои больные? — спросила я, прерывая затянувшееся молчание. Я в отличие от Юрия Алексеевича, никогда не умела держать паузу.

— У меня больше нет больных, — отвечал он равнодушно.

— То есть как это — нет?

— Нет. Я ушел из больницы.

— Почему?

— Устал. Знаешь, я глубоко убежден, что социальная справедливость начинается с бесплатного медицинского обслуживания. Все остальное менее важно, — он помолчал, словно раздумывая, стоит ли продолжать. — Мне стало стыдно говорить пациентам: «Вам нужно это лекарство, но, к сожалению, у нас его нет. А вот в такой-то аптеке оно есть», — зная, что никогда этот человек не сможет купить его в частной аптеке или на черном рынке. Мне надоели врачи, вымогающие деньги у больного. Есть деньги — будешь жить, нет денег — помирай. Мои родители тоже врачи. Они, наверное, последнее поколение врачей, верных клятве Гиппократа. Если бы я был не из докторской семьи, мне было бы легче. Я устал от непрофессионализма, равнодушия, отсутствия врачебной этики. Устал, подумал и ушел. А кроме того, ты же знаешь, — продолжал он после паузы, — я никогда не любил своей профессии. Это был выбор родителей.

— И что ты сейчас делаешь?

Я даже рот открыла от удивления. Вот так, запросто, взял и ушел? Что-то новое появилось в Юрии — действительно устал? Сочувствие шевельнулось было в моей душе, но я вовремя себя одернула.

— Разве так важно что-то делать? — Он с любопытством смотрел на меня.

— А жить на что?

— Ах да, совсем забыл о жизненных потребностях! — ернически ухмыльнулся Юрий. — О грубой реальности. Устроился тут в одно место. Вернее, устроили. Благодарные пациенты.

— И что же ты теперь делаешь?

— «И не мешает ли это тебе оставаться человеком», как сказала одна чеховская героиня. Нет, Катюша, не мешает. Наоборот, мне комфортно сейчас. Я делаю любимую работу, не испытываю отрицательных эмоций. Почти не испытываю, если быть честным и откровенным. То есть испытываю, но в гораздо меньшей степени, чем раньше. А если закрыть глаза и уши… тогда совсем хорошо. К тому же работа эта очень неплохо оплачивается.

Он смотрел на меня, улыбаясь, и какое-то милое лукавство сквозило в его взгляде. Он действительно переменился. Устал и… и… успокоился. Роняет слова, не обличает, сидит в подушках, полуспит, улыбается. И яда, чувствуется, поменьше стало. Интересно, использованный яд восстанавливается или нет?

— Так что же ты все-таки делаешь?

— Таперствую. Играю, то есть на фортепьянах. В ресторане.

— Что? Ты в ресторане? Ты? — поразилась я.

— Ну что ты заладила, Катюша, «Ты! Ты! В ресторане!». Рестораны есть разные. Есть кабак, а есть ресторан. В кабаке играют калинку-малинку, пьют водку и бьют друг другу морды. А к нам приходят не просто богатые люди, а очень богатые, мультибогатые. Те, которые делают не только деньги, но и политику. У нас устраиваются деловые свидания, заключаются сделки. Наши клиенты — новая порода, скажем так, отечественных предпринимателей. Они не носят малиновых пиджаков и «цепур» и говорят, что под классическую музыку им легче думается.

— Это… мафия?

— Мафия… Слово это устарело морально, Катюша. И вообще давай без ярлыков. Тебе, как всегда, хочется расставить точки над i, классовое чутье проявить. Давай скажем так: это влиятельные люди, которые диктуют законы и политику. Согласна?

— Законы джунглей!

— А вот тут-то, Катюша, ты не права. Законы, может быть, и жесткие, по принципу — сильный всегда прав, но не забывай, что в нашей стране законы никогда не работали. Их законы работают, они жизнеспособны, а смягчение их — дело времени. Закончился… почти… дикий период первоначальных накоплений. О нем еще классики писали. Ничто не ново под луной. Все уже было. Все было, Катюша. Подрастает молодое поколение, молодая генерация, получившая престижное образование за рубежом. Деловая элита. Ей работающие законы нужны в первую очередь. А твои клиенты, Катюша, кто они? Я уверен, у нас с тобой одни и те же клиенты. Вот так-то.

Юрий говорил непривычно мягко, терпеливо, не раздражаясь, как с… умственно отсталым. Воцарилось молчание. Я не узнавала его. Исчезли непримиримость, недовольство всем миром, высокомерие. Бунтарство исчезло. «Сломался он, что ли?» — подумала я. Теперешний Юрий Алексеевич был, бесспорно, приятнее прежнего, но… это был чужой человек, и я его не узнавала. Он смотрел на меня с легкой усмешкой, словно читал мысли.

— В некоторых европейских странах, — начал он свою любимую фразу из классиков, — существует странный обычай. Там обед подают так поздно, что никогда не знаешь, поздний ли это обед, или ранний ужин.

— Ты голоден? — спохватилась я.

— Катюша, ты забываешь, где я теперь работаю. Там голодных нет. От кофе, если не трудно, я бы не отказался.

Юрий выпил две чашки кофе и заметил, что варить кофе я так и не научилась. Я расхохоталась. Он взглянул с любопытством и закрыл глаза. Посидел еще около часу, задремал слегка. Потом посмотрел на часы:

— Неужели три? — и засобирался домой. — Я позвоню, моя красавица! — сказал он, прощаясь, и коснулся губами моей щеки. Невероятно!

— Охренеть! — сказала бы подруга детства Галка. — Точно, колдун! Привораживает!

— Не верю! — пискнул Каспар. — Он никогда не называл тебя своей красавицей! Это неспроста! Издевается?

В четыре утра раздался телефонный звонок. Да что же это такое! Ни сна ни отдыха! С ума посходили! Не открывая глаз, я с трудом нашарила мобильник.

— Ну!

— Катюша, я уже дома, — сообщил Юрий.

— А я уже сплю! — Я готова была зарычать. — Ты знаешь, который час?

— О, уже четыре! Неужели? Как бежит время… Да, поздновато, извини.

— Какого черта тебе нужно? Мне завтра рано вставать!

— Уже сегодня, — поправил Юрий Алексеевич. — Какая ты все-таки грубая, Катюша!

— Пошел вон!

— Тебе замуж нужно, Катюша, причем немедленно. Ты на глазах превращаешься в мизантропическую старую деву. Я тебя не узнаю.

А я было решила, что он переменился!

— Не звони мне больше! — завопила я. — Я не хочу тебя видеть!

— Слышать, — поправил Юрий. — А замуж за меня пойдешь?

— Что?!

— Я спросил, пойдешь ли ты за меня замуж, — раздельно выговорил Юрий, — но я понимаю, вопрос серьезный, и девушке полагается подумать, хотя бы для виду. Даже если она согласна. Я подожду. Но недолго, имей в виду.

Я бросила трубку. Через минуту телефон снова зазвонил.

— Спокойной ночи, любимая, — нежно произнес Юрий. — Помни, я жду.

И короткие сигналы отбоя.

— Ну, не подонок? Спи! — приказала я себе. — Все ответы и решения — завтра, завтра, завтра!