— Да, — выдыхаю я в трубку. Мои глаза закрываются, и мой палец погружается в мое скользкое тепло. Я стону и приподнимаю бедра, потирая клитор о ладонь, редставляя, что это он прикасается ко мне.

Я слышу, как Костя глубоко стонет в трубку. Я знаю, что должна прекратить это. Я должна повесить трубку и выбросить телефон. Я должна держаться как можно дальше от “Зверя”. Но мы слишком далеко зашли в кроличью нору, чтобы останавливаться сейчас. И я слишком потерялась в фантазии о нем как об ангеле-хранителе и дьяволе, пытающемся завладеть каждой частичкой меня, чтобы отпустить его сейчас.

— Костя…

— Заставь свою маленькую киску кончить на меня, Нина, — рычит он. — Сделай эту жадную милую киску насквозь мокрой для меня, а потом дай мне услышать, как ты кончишь.

У меня перехватывает дыхание, тело напрягается. Это полный пиздец. Это так неправильно. И это так скоро заставит меня кончить сильнее, чем когда-либо раньше.

— Кончай для меня, Нина, — рычит он. — Кончай для меня.

Мой клитор упирается в ладонь. Мои пальцы трутся о точку g. И вдруг я тону в своей кульминации.

— Костя!

Я стыдливо выкрикиваю его имя и начинаю кончать. Мои глаза закрываются, а рот открывается. Мое тело сжимается и колышется, и я стону, когда тру свою киску о руку. Я извиваюсь в простынях, соскальзывая на бок, когда очередной оргазм обрушивается на меня. Мое тело сжимается в комок, сжимая и удерживая мою руку между ног. Я поворачиваю голову, чтобы закричать в подушку, когда последняя кульминация взрывается глубоко внутри.

Телефон застрял между моей щекой и подушкой. Я все еще тихо стону в него, когда спускаюсь со своего кайфа. Но внезапно я начинаю сильно краснеть, когда понимаю, что натворила.

— Я… — Я густо краснею. — Я никогда… Я имею в виду, что это не то, что я делаю часто, — неловко выпаливаю я.

— Знаю, — рычит Костя.

— Вообще-то я никогда этого не делала.

Он тихо, глубоко хихикает.

— Я знаю это, Нина.

Мой пульс глухо стучит. Мою кожу покалывает, и я кусаю губу зубами.

— Вы охотитесь за мной? — Выпаливаю я шепотом. — Я имею в виду, ты все еще пытаешься забрать меня?

— Ты хочешь, чтобы я охотился на тебя? Чтобы преследовал тебя? Поймал тебя?

Я дрожу. — Может быть, — шепчу я.

— Тогда да, малышка, — стонет Костя — Я это сделаю

.

Глава 10

Костя

Москва, десять лет назад:

Цвета заполняют ее окно. В мире холодных серых тонов бабочки из картона подобны солнечному свету, пробивающемуся сквозь облака. Я не знаю, где она взяла материал для их изготовления— может быть, в своей школе. Я не знаю, как жестокий кусок человеческого мусора, с которым она живет, до сих пор не уничтожил их. Возможно, она хорошо прячет их, когда их нет на окне.

Их не много, и они далеко друг от друга. Но когда они появляются в ее окне, вся моя неделя становится ярче. А может быть, и месяц. В данный момент я сижу у своего тусклого окна улыбаясь ей через двор. Сегодня у меня для нее сюрприз.

Она подходит к окну. Она видит меня и улыбается, как часто бывает. Она так же машет, улыбаясь я машу в ответ. Потом поворачиваюсь и медленно закатываю рукав рубашки. Она с любопытством прищуривается, пока я не закатываю его до конца и не прижимаюсь плечом к стеклу. Ее лицо мгновенно озаряется.

Я мог бы вырезать это на собственной руке с помощью ржавой вилки, но все равно бы это стоило этой улыбки— этой вспышки счастья и человечности в этом аду.

Я сгибаю плечо, и новая сине-зеленая татуировка бабочки колышется на стекле, как будто она хлопает крыльями. Она складывает руки вместе и светится от радости. Все ее лицо озаряется, улыбаясь мне.

Я снова сгибаю, а затем указываю на ее бумажных бабочек. Она осторожно снимает с ленты розовую поднимая ее. Она заставляет ее хлопать крыльями, и я наблюдаю, как она хихикает. Мое сердце становиться больше. И я, должно быть, не привык к этому, потому что мое лицо болит от улыбки.

Внезапно она резко отворачивается от окна. Хмуря брови, я перевожу взгляд с ее окна на окно в гостиной. Я вижу его и сжимаю челюсти. Моя ярость растет, когда я встаю, рыча. Я оглядываюсь на ее окна, и мое сердце сжимается.

Она дергает бабочек вниз так быстро, как только может. Он идет — я вижу это по страху на ее лице. Мои руки сжимаются в кулаки, когда я ударяю ими по оконной раме. Я чувствую себя беспомощным, словно в клетке.

Он внезапно врывается в ее комнату, сзади нее. Я вижу ее крик и попытку выпихнуть бабочек в окно. Но недостаточно быстро. Он хватает ее и швыряет на пол, а разноцветные бумажные бабочки вылетают через окно, скользя по серому зданию, как конфетти.

Что-то во мне ломается. Я уже не в первый раз вижу, как этот человек бьет ее. Я живу в мире насилия, и злые, пьяные отцы не являются чем-то новым в этом районе. Но по какой-то причине для меня, это переломный момент.

Я мечусь, ярость и месть переполняют мои глаза. Вылетая из своей комнаты, я мчусь через всю квартиру к входной двери. У меня есть полное намерение пойти к ней в дом и убить этого человека.

Но вдруг входная дверь с грохотом распахивается. Дмитрий хмурится на меня, почти отступая от него.

— Ты готов? — спросил я.

Я качаю головой.

— Отойди, Дмитрий. Мне нужно идти.

— Да, на работу, поехали.

Я хмурюсь, а потом вспоминаю. Бля. Работа. Мы задерживаем государственную почтовую отправку с лекалами бланков денежных переводов которые можно подделать, чтобы печатать деньги. Это большое дело — большой куш, к которому нас готовил Федор. И это наш билет из этой дыры.

И все же эта работа должна быть на следующей неделе. Теперь я это вспомнил. Но сейчас мне на все это наплевать. Все, что я знаю, это то, что мужчина причиняет боль моему маленькому ангелочку в квартире через двор. И сейчас я иду туда, чтобы убить его.

— Я не могу.

Дмитрий смотрит на меня.

— Ты что?

— Я не могу… Я… — Я свирепо смотрю на него. — Пожалуйста, отойди.

— Что, черт возьми, ты имеешь в виду? Он рычит на меня, внезапно бросаясь на меня. Он хватает меня за рубашку, разворачивает и прижимает к стене. Я больше его,