Я познакомилась с мисс Бриджет Макгиннесс, которая в настоящее время, кажется, здорова. Она сказала, что ее отправили в Приют 4 и поместили в «отряд на веревке»: «Я вынесла там ужасные побои. Меня таскали за волосы, держали под водой, пока я не начинала захлебываться, душили и пинали. Санитарки там выставляют тихую пациентку на страже у окна, чтобы предупредить их, когда приближается кто-то из врачей. Бессмысленно было жаловаться докторам, которые всегда говорили, что все это плоды нашего болезненного воображения, а кроме того, за жалобы нас били снова. Они держали пациенток под водой и угрожали оставить там умирать, если они не пообещают ничего не рассказывать докторам. Мы все пообещали, потому что знали, что доктора нам не помогут, и потому что мы готовы были на все, чтобы избежать наказания. Когда я разбила окно, меня перевели в Сторожку, худшее место на всем острове. Там чудовищно грязно и стоит ужасный смрад. Летом мухи роятся в помещении. Еда хуже, чем в остальных корпусах, а тарелки дают только оловянные. Решетки там не снаружи, как в нашем корпусе, а изнутри. Там множество спокойных пациенток, которых санитарки не отпускают оттуда годами, потому что они делают всю работу. Помимо прочих побоев, которые я там перенесла, санитарки однажды прыгали на мне и сломали мне два ребра.

При мне туда привели хорошенькую молодую девушку. Она недавно болела и протестовала против помещения в такое грязное место. Как-то ночью санитарки взяли ее, избили, раздели догола и держали в холодной ванне, а потом швырнули на постель. Наутро девушка была мертва. Доктора сказали, что она умерла от судорог, и на этом дело было кончено.

Они колют так много морфина и хлорала, что сводят пациенток с ума. Я видела, как пациентки мучились нестерпимой жаждой из-за лекарств, но санитарки не давали им воды. Я слышала, как женщины ночь напролет умоляли о капле воды, но не получали ее. Я сама кричала и просила воды, пока мой рот не пересох и не спекся так сильно, что я потеряла способность говорить».

Я и сама видела то же в коридоре 7. Пациентки умоляли дать им попить перед сном, но санитарки – мисс Харт и другие – отказывались отпереть ванную комнату, чтобы они смогли утолить жажду.

В палатах нечем скоротать время. Всю одежду в лечебнице шьют пациентки, но шитье не занимает разум. Спустя несколько месяцев в заключении мысли о внешнем мире отступают, и все, что остается бедным узницам, – сидеть и размышлять о своей беспросветной участи. Из коридоров верхнего этажа открывается красивый вид на проходящие суда и Нью-Йорк. Я часто пыталась вообразить себе, глядя через решетки на мерцающие вдали огни города, что бы я чувствовала, если бы некому было добиться моего освобождения.

Я смотрела, как пациентки стоят и с тоской глядят на город, куда им, по всей вероятности, никогда больше не доведется попасть. Он означает свободу и жизнь; он кажется таким близким, и, однако, он дальше, чем небеса от ада.

Тоскуют ли женщины по дому? Все они, за вычетом самых буйных, осознают, что заключены в лечебницу. Единственное их страстное, неотступное желание – освободиться и вернуться домой.

Одна бедная девушка говорила мне каждое утро: «Прошлой ночью мне снилась моя мать. Может быть, сегодня она приедет и заберет меня домой». Эта единственная мысль, это страстное желание не оставляет ее, однако она провела в заключении уже четыре года.

Безумие – великая загадка. Я видела пациенток, на чьи уста легла печать вечного молчания. Они живут, дышат, едят; они сохраняют человеческий образ, но то нечто, без чего тело может существовать, но что не может существовать вне тела, отсутствует. Я гадала, есть ли за этими немыми устами мечты, недоступные нашему разумению, или там одна пустота.

И все же не менее печальными были случаи пациенток, безостановочно разговаривавших с невидимыми собеседниками. Я видела пациенток, совершенно не осознававших происходящего вокруг и поглощенных невидимой жизнью. Однако, как ни странно, они повиновались любому приказу, который им отдавали, примерно так же, как собака повинуется хозяину. Одной из самых жалостных маний среди пациенток было наваждение голубоглазой ирландской девушки, которая верила, что на ней лежит вечное проклятье из-за какого-то проступка, совершенного ею в жизни. Моя душа содрогалась от ее ужасного крика утром и ночью: «Я проклята навеки!» Ее страдание казалось мимолетным видением ада.

После того как меня перевели в коридор 7, меня каждую ночь запирали в палате с шестью сумасшедшими женщинами. Две из них, казалось, никогда не спали и всю ночь бредили. Одна вылезала из постели и крадучись ходила по комнате в поисках кого-то, кого она хотела убить. Я не могла отогнать от себя мысль о том, как легко ей напасть на любую из пациенток, запертых вместе с ней. Это не способствовало спокойному сну.

Одна женщина средних лет, всегда сидевшая в углу, страдала странным помешательством. У нее был обрывок газеты, по которому она непрерывно читала самые удивительные вещи, какие мне доводилось слышать. Я часто садилась подле нее и слушала. Исторические сведения и небылицы с равной легкостью слетали с ее губ.

За все время моего пребывания там только одна пациентка как-то раз получила письмо. Оно возбудило большой интерес. Все пациентки жаждали получить весточку из большого мира, они сгрудились вокруг счастливицы и засыпали ее сотней вопросов.

Посетители, впрочем, вызывают мало интереса, но возбуждают немалое веселье. Однажды в коридоре 7 мисс Мэтти Морган играла, развлекая нескольких посетителей. Они слушали, столпившись вокруг нее, пока кто-то не шепнул, что она – пациентка. «Сумасшедшая!» – зашептали они громко и рассеялись, оставив ее одну. Этот эпизод возмутил ее, но в то же время и позабавил. Благодаря мисс Мэтти и нескольким девушкам, которых она обучила, вечера в коридоре 7 проходили очень приятно. Они пели и танцевали. Нередко доктора присоединялись и танцевали с пациентками.

Однажды, спускаясь к ужину, мы услышали слабый плач в подвале. Кажется, его услышали все; вскоре мы узнали, что внизу младенец. Да, младенец. Только подумайте – маленький невинный малыш, рожденный в этой обители кошмаров! Не могу представить себе ничего ужаснее.

Как-то раз одна из посетительниц пришла с ребенком на руках. Мать, разлученная с пятерыми маленькими детьми, попросила позволения подержать его. Когда посетительнице настала пора уходить, женщина не могла сдержать горя – она умоляла оставить ей ребенка, веря, что он ее собственный. Я никогда не видела такого общего волнения среди пациенток, как при этом случае.

Единственным развлечением, если это можно так назвать, была возможность раз в неделю прокатиться на карусели, если погода позволяла и пациенток выводили на прогулку. Это вносило разнообразие, поэтому пациентки соглашались и даже выражали удовольствие.

Спокойные пациентки работают на щеточной фабрике, фабрике половиков и в прачечной. За работу они не получают вознаграждения, только сильнее испытывают голод.

В день, когда Полин Мозер привезли в лечебницу, мы услышали ужасные крики, и полуодетая ирландская девушка появилась в коридоре, шатаясь, как пьяная, крича: